|
- А ты ведь согласен, Миша, что я решил вернуться… Да? Я же вижу! Он улыбнулся: - Согласен. Всем собою согласен, кроме – сердца; мне жаль тебя, очень и очень жаль, солнышко моё. Но единственный, по-настоящему верный способ избавиться от созревшего лиха – пережить его. Если, конечно, переживёшь… - Ну, хоть что-то утешительное сказал! …Появиться-то – появишься? - Глупенький, ещё бы! Мы часто будем видеться… да и ходить – вместе. - Ты о чём? - Не понимаешь? …Тебе трудно станет – почти невозможно – попасть куда-нибудь без поводыря. Так-то… - Вот как. - Многое потеряется. Переживёшь – понемножечку начнёт возвращаться… потихонечку… Многое накренится и переломается, да – авось! – переможется, перетерпится. Во мне нарастал многогорлый схват дурноты, слабости. Стало тоскливо, тягостно. - Вот как… Миша подобрался и резко сел, развернувшись ко мне всем телом: - Эй, брось! Брось немедленно! Главное-то останется, - оно из жизни в жизнь с тобой кочует: ты – поэт, ты – на ПУТИ. Вот оно что! Это никакой удар не промнёт. Помрёшь – за тобой последует. Миша размахнулся и хлёстко хлопнул меня ладонью по голому пузу. Я вскочил. - Ополоумел, Петрович! Больно же! А если за ноги – и в Турцию?!! - Поплыли! - Неохота. - Пошли, пошли! Ну, пожалуйста! - Э-эх… - Имей в виду: теперь тебе долго не доведётся поплескаться всласть. Имеешь в виду? - Это почему? - А потому. Скоро в твоём теле мало что здорового останется. Нет то что, по горам бегать, по лесам прыгать, - а и из кресла в кресло, будут такие дни, с трудом переберёшься… - Тьфу на тебя. - Поплыли, дружок. Море хорошим гостям всегда радо. - Ладно. Может, там хоть уймёшься всякие пакости прорицать. — 90 —
|