Административные дома занимали довольно-таки небольшую часть «побережья», как они почему-то называли край обрыва, и жилые комплексы начинались уже спустя сотню метров от ресторана. В основном они уходили в глубь скалы на два-три этажа, и еще два-три этажа были сверху. Сама их форма и протяженность довольно сильно варьировалась, видимо, в зависимости от рельефа, а может и по другим причинам. Комната Клэр была в комплексе розового цвета. В наступающей темноте мне не удалось понять наверняка, но показалось, что этот цвет – естественный цвет камня, которым была облицована верхняя часть дома. Спустившись на третий нижний этаж и войдя к ней домой, я обнаружил, что термин «комната» не совсем адекватно описывает трехкомнатные апартаменты. Гостиная, спальня и кабинет. Как сказала Клэр, это типовая конфигурация жилья у каждого проживающего на острове члена Школы. В общем я согласен, что это оптимум. Не роскошно, но и не тесно, тем более что всегда есть возможность пожить в довольно многочисленных общественных коттеджах, расположенных в разных уголках острова, как например тот, в котором сейчас живу я. Если ты устаешь от своего дома, то можешь спокойно занимать любой из пустующих общественных коттеджей, которых вполне достаточно и в ущельях, и на побережье, и в лесах, и даже на вершинах гор и даже внутри пещер. Не знаю, как бы мне жилось в пещере, но наверное пару дней было бы прикольно. - Хочу почитать твои записи, - сказал я ей, увидев, что она, похоже, чем-то занята. Она кивнула, притащила меня в гостиную и, сунув в руки объемистую тетрадь, исчезла в кабинете, крикнув, что когда мне надоест знакомиться с образцами её эпистолярного творчества, я могу найти её там. - Ладно, деловая колбаса, - крикнул я ей вслед и, завалившись на пухлый диван, начал читать. «Различила сегодня, от чего серость. Кажется, основная причина - я не даю себе возможности просто быть, пытаться становиться самой собой. Я налипла сама на себя как строгий цензор и сдерживаю, ограничиваю себя по-всякому. Так было всё детство, и мне всегда казалось, что так и должно быть - это правильно, все так живут. Так вот я только сейчас, кажется (несколько дней спустя нашего расставания), различила всю масштабность этого самоограничения. Раньше я различала только отдельные его куски, но не все вместе. Причина – во внушенном мне с детства чувстве собственной ничтожности и уверенности, что я просто не могу быть самой собой. В уверенности, что я должна быть кем-то другим, а самой собой быть нельзя. Эмили изменила мою жизнь, но я приняла это изменение как само собой разумеющееся, как дар, в который просто надо вцепиться обеими руками, и я так и сделала, и никогда потом не залезала в своё прошлое, а зря, потому что оттуда ещё тянутся эти мерзкие руки, которыми меня душили. Вот сейчас я различаю всё это, и хочется просто расслабиться, и дать себе быть, выкинуть на помойку все те уверенности, что ещё тянутся из детства. И кажется, что начнется что-то новое, я даже не знаю что - просто всё будет по-другому - проще, интересней, и мне начинает казаться, что я никогда ещё и не жила за исключением моментов, когда была с Эмили и потом с тобой, с Машей, и мне было очень клёво. Хочется повторять, что я не жила, не была самой собой. Это очень приятно понимать, и я не хочу упустить эту ясность». — 213 —
|