|
Я решил медитировать на моего Гуру Нитьянанду. Я садился в зале в Ганешпури, в дальнем углу, где было потише и откуда я мог видеть Гурудэва. Я подолгу сидел, сосредоточив свой взгляд на нем. Его темное тело было так прекрасно! Он был великолепно сложен, полон жизненной силой и энергией, тело сияло как черный кристалл, зубы как маленькие жемчужины, пальцы такие же длинные, как когти тигра, живот сильный и упругий от спонтанных задержек дыхания. На нем была только простая белая набедренная повязка. Его правая рука делала чин мудру, его левая аб-хая мудру. Из горла его доносился божественный звук «ханх». Его голова раскачивалась в экстазе; все его тело раскачивалось из стороны в сторону; волны радости исходили из каждого волоска; лучи божественного сияния излучались каждым членом его тела. От его смеха все вокруг озарялось светом. Все это запечатлелось в моем сердце. Я взирал, не мигая, на эту прекрасную, божественную форму и постоянно находил в ней всё новое очарование и волшебство. Он любил лежать на деревянной кровати, покрытой теплым одеялом. Вокруг его кровати лежали кучи банок с печеньем и конфеты для детей. По бокам стояли еще две кровати, одна нагруженная фруктами для прасада, а другая застеленная покрывалом. Я все смотрел и смотрел на благословенную форму Гурудэва посреди этого всего, на этого короля йогов, для которого не существовало ничего невозможного. Люди приходили и задавали вопросы, а я размышлял над его ответами. Он покачивал свои лотосные стопы из стороны в сторону, вверх и вниз. Его большие божественные глаза, временами полуоткрытые, были наполнены экстазом. Иногда улыбка трогала его губы, выражая внутреннюю силу. Его ум всегда был спокоен, свободный от всех затруднений, от всего чувства различия. Не было ни дуальности, ни недуальности, ни приобретения, ни отказа, ни себя, ни другого, никакого личного или социального различия, ни чувства религии, ни чувства отсутствия религии. Он всегда был в опьяненном состоянии выше мыслей. Иногда я смотрел на него с широко раскрытыми глазами, иногда с закрытыми. То, что я видел, смотря наружу, я приносил внутрь в медитации. Вот так, беспрестанно созерцая его, непрерывно медитируя на нем, я отказался от всех своих прежних методов медитации. И по мере того как я медитировал на нем, я стал чувствовать совершенное единство с ним. Иногда я медитировал на различных позах его рук, лица и тела: чин мудре, ободряющей абхая му-дре — его руках, свободно движущихся в экстазе, образуя жест благословения. Я медитировал на его раскачивающейся голове, на музыке Ом, когда он смеялся опьяненный счастьем абсолютного блаженства, на его «Аах, аах», подобном мантре, дарующей внутреннее посвящение. — 42 —
|