|
Он находит в себе силы признаться что он неудачник. Но возможно фигура Андрея, раскопанная в сознании и душе кого-то из нас, поможет принять это в каком-то контексте жизни, и выйти из этого состояния. Потому что только приняв можно изменить. Доктор Чебутыкин оттуда же, в состоянии запоя: «Черт бы всех побрал... подрал... Думают, я доктор, умею лечить всякие болезни, а я не знаю решительно ничего, все позабыл, что знал, ничего не помню, решительно ничего. Черт бы побрал. В прошлую среду лечил на Засыпи женщину – умерла, и я виноват, что она умерла. Да... Кое-что знал лет двадцать пять назад, а теперь ничего не помню. Ничего... В голове пусто, на душе холодно. Может быть, я и не человек, а только делаю вид, что у меня руки и ноги... и голова; может быть, я и не существую вовсе, а только кажется мне, что я хожу, ем, сплю. (Плачет.) О, если бы не существовать! (Перестает плакать, угрюмо.) Черт знает... Третьего дня разговор в клубе; говорят, Шекспир, Вольтер... Я не читал, совсем не читал, а на лице своем показал, будто читал. И другие тоже, как я. Пошлость! Низость! И та женщина, что уморил в среду, вспомнилась... и все вспомнилось, и стало на душе криво, гадко, мерзко... пошел, запил...» И ему хватает мужества признаться. И Косте Треплеву в середине пьесы. Но Треплев бросает эту фразу ещё ожесточенно, ещё не прожив, но тем не менее, первые нотки проживания начались: «Это началось с того вечера, когда так глупо провалилась моя пьеса. Женщины не прощают неуспеха. Я все сжег до последнего клочка. Если бы вы знали как я несчастлив! Ваше охлаждение страшно, невероятно, точно я проснулся и вижу вот, будто это озеро высохло вдруг или утекло в землю. Вы только что сказали, что вы слишком просты, чтобы понимать меня. О, что тут понимать?! Пьеса не понравилась, вы презираете мое вдохновение, уже считаете меня заурядным, ничтожным, каких много… (Топнув ногой) Как я хорошо понимаю, как понимаю!» В пьесах Чехова все эти герои сорвались в новое вечное возвращение. Ведь иные голоса смущают нас в эти минуты и мы откатываемся туда, где и были. А эффект трансформации наступит, если раскопать в себе Андрея, Костю Треплева, Иванова, Чебутыкина, услышать их и принять, дать этой правде (хотя бы она была в узком контексте) состояться и тут наступает выход в новую дорожку лабиринта. Порой умирает что-то старое и отжившее, как дорогая память детства - это Фирс в финале Вишневого сада. И нарождается более сильное эго, пожалуй Ермолай Лопахин – пример сильного эго. У него серьезные планы. Он находит решение – рубить первобытный сад, делать дачи. Так, обретая крепость, мы пускаемся от романтизма к деловитому бизнесу. Это не есть конец индивидуации. Это ее переломный пункт. — 71 —
|