Вот аналог библейской метафоры изгнания из рая. А зачем? Одна из версий такова: Бог желает познать самого себя, но может это сделать только через человека и только создав раскол в недрах его существа. Познавая себя, мы тем самым, помогаем Богу осознать Себя самого, потому что в нем же тоже происходит раскол. Ну что же, как говаривал Гермес Трисмегист – что наверху, то и внизу. Сейчас мы с этой точки зрения посмотрим на известные пушкинские строки из Евгения Онегина. Исследуем один отрывок, исходя из всего вышесказанного. Это сцена, когда Евгений возвращается из деревни, где он долгое время находился после дуэли с Ленским. И вдруг на одном из балов он угадывает, ещё не смея видеть, он видит Татьяну. Ту самую девочку, которая признавалась ему в любви, и которую он так холодно отверг, и что-то дрогнуло в нем. Вот эти строки: «Ужели, - думает Евгений: - Ужель она? Но точно... Нет... Как! из глуши степных селений...» И неотвязчивый лорнет Он обращает поминутно На ту, чей вид напомнил смутно Ему забытые черты. «Скажи мне, князь, не знаешь ты, Кто там в малиновом берете С послом испанским говорит?» Князь на Онегина глядит. - Ага! давно ж ты не был в свете. Постой, тебя представлю я. - «Да кто ж она?» - Жена моя. - XVIII "Так ты женат! не знал я ране! Давно ли?" - Около двух лет. - "На ком?" - На Лариной. - "Татьяне!" - Ты ей знаком? - "Я им сосед". - О, так пойдем же. - Князь подходит К своей жене и ей подводит Родню и друга своего. Княгиня смотрит на него... И что ей душу ни смутило, Как сильно ни была она Удивлена, поражена, Но ей ничто не изменило: В ней сохранился тот же тон, Был так же тих ее поклон. XIX Ей-ей! не то, чтоб содрогнулась Иль стала вдруг бледна, красна... У ней и бровь не шевельнулась; Не сжала даже губ она. Хоть он глядел нельзя прилежней, Но и следов Татьяны прежней Не мог Онегин обрести. С ней речь хотел он завести И - и не мог. Она спросила, Давно ль он здесь, откуда он И не из их ли уж сторон? Потом к супругу обратила Усталый взгляд; скользнула вон... И недвижим остался он. XX Ужель та самая Татьяна, Которой он наедине, В начале нашего романа, В глухой, далекой стороне, В благом пылу нравоученья, Читал когда-то наставленья, Та, от которой он хранит Письмо, где сердце говорит, — 160 —
|