|
Для того, чтобы понять Ницше, нужно понять очень многое. Я тоже очень долго не мог его понять, и не могу сказать, что полностью понял его до сих пор. Дальше я хочу привести примеры так же одержимости Люцифером, которые заканчиваются поражением. Если случай Фауста, Ницше, я считаю заканчиваются победой, то есть примеры поражений. Почему они заканчиваются поражением, - а вследствие попытки убить. Если мы вспомним, что герои Шекспира, Достоевского, Чехова, древних мифов и всей классики – это не просто литературные герои, это наше внутреннее части души. Когда Клавдий убивает короля - старшего Гамлета, или Макбет убивает короля Дункана, то что это значит для нас? Это значит вытеснение в тень лучшую часть своей личности. Таким был король Гамлет старший. Вспомним строчки из Гамлета, где он в сердцах перед Гертрудой сравнивает Клавдия с Гамлетом-старшим, указывая на его портрет: «вот здесь собрание качеств, на каждом из которых печать какого-либо божества, дающих право называться человеком». И вот ошибка нашего внутреннего Клавдия и нашего внутреннего Макбета, когда тот убивает – он вытесняет лучшие свои качества в тень. И здесь одержимость Люцифером играет действительно злую шутку. В принципе у меня есть желание проанализировать эти вещи, в частности и Гамлета и Макбет – они различны, у них разная окраска, не смотря на общую линию вытеснения в бессознательное лучшей части своей личности, тут есть много тонких деталей, каждая из которых стоит своего разбора. Но это не в этот раз, и дай бог мы до этого доберемся. Послушаем монолог короля Клавдия, который убил своего старшего брата Гамлета и взял в жены его жену Гертруду, с чего и начался весь сюжет трагедии Гамлет. А затем монолог Макбета, который ещё не убил, но собирается и затем убивает короля Дункана – также человека очень высоких качеств и высокой добродетели. Каждую строчку здесь можно смаковать и находить её подтексты, но у нас сегодня другая цель, поэтому я просто прочту эти монологи. «Гамлет». Монолог Клавдия (Акт 3, сцена 2) Удушлив смрад злодейства моего. На мне печать древнейшего проклятья: Убийство брата. Жаждою горю, Всем сердцем рвусь, но не могу молиться. Помилованья нет такой вине. Как человек с колеблющейся целью, Не знаю, как начать и ничего Не делаю. Когда бы кровью брата Был весь покрыт я, разве и тогда Омыть не в силах небо эти руки? Что делала бы благость без злодейства? Зачем бы нужно было милосердье? Мы молимся, чтоб Бог нам не дал пасть Иль вызволил из глубины паденья. Отчаиваться рано. Выше взор! — 118 —
|