Феноменология Души

Еще важно отметить роль предков!!! Душа является продолжением Души Рода, который играет значительную роль в ее развитии и раскрытии, а также в связях и договорах с богами и структуре Совокупного Заказчика. Таким образом, мы видим, что в историческом времени даже само понятие души претерпевает существенную эволюцию, а тем более и конкретные воплощения...

Развитие же каждой конкретной души, процесс индивидуации связан с мифом о Герое, росте и становлении Эго, связи эго с Совокупным Заказчиком, расширение, таким образом до трансперсонального масштаба, затем еще большее расширение - через воссоединение с масштабом Рода, потом с масштабом Русской (Азиатской, Европейской и т.п.) Души и далее расширение до Мировой Души, т.е. это путь блудного сына от базового мифа к нему же, но через обогащение многограннейшими и противоречивейшими индивидуальными особенностями и опытом. И движение это происходит как заполнение пространства лабиринта ризомы все новыми дорожками уникального индивидуального опыта.

Теперь немного лирического слога. Фактические основные выводы этой главы я сделал, и хотел бы завершить её несколькими отрывками из современной классики, из Германа Гессе и его романа «Демиан», как иллюстрация к первой части главы:

«Мой мир становился все нереальнее и лживее. Не знаю, многое ли тут способ­ны сделать родители, и своих родителей нисколько не упрекаю. Это было мое дело — справиться с собой и най­ти свой путь, и делал я свое дело плохо, как большинство людей благовоспитанных.

Каждый проходит через эту трудность. Для среднего человека это та точка жизни, где веление собственной жизни вступает в наиболее жестокий спор с окружающим миром, где путь вперед отвоевывается в жесточайшей борьбе. Многие испытывают то умирание и рождение заново, каковое представляет собой наша судьба, только в этот единственный раз за всю жизнь — при обветшании и медленном разрушении детства, когда все, что мы полюбили, нас покидает и мы вдруг чувствуем оди­ночество и смертельный холод мирового пространства. И многие навсегда повисают на этой скале и всю жизнь мучительно цепляются за невозвратимое прошлое, за мечту о потерянном рае, самую скверную, самую убийст­венную на свете мечту.

При всяческих своих сомнениях я по всему опыту своего детства все-таки достаточно много знал о подлин­ности религиозной жизни, которую вели, например, мои родители, и не находил в ней ничего недостойного и лице­мерного. Нет, я по-прежнему испытывал к религии глубо­кое уважение. Только Демиан приучил меня смотреть на эти предания, на эти догматы веры иначе, толковать их свободнее, более лично, игривее, с большей фантазией; во всяком случае, толкования, которые он предлагал мне, я всегда выслушивал охотно и с наслаждением. Многое, правда, казалось мне слишком резким, так было и с рас­сказом о Каине. А однажды, во время занятий для кон­фирмующихся он испугал меня суждением, пожалуй, еще более смелым. Учитель говорил о Голгофе, Библейский рассказ о страданиях и смерти Спасителя с давних времен оставил у меня глубокое впечатление, в раннем детстве я иногда, особенно в страстную пятницу, после того как отец прочитывал эту историю вслух, искренне, всей ду­шой жил в этом скорбном, прекрасном, бледном, при­зрачном и все-таки невероятно живом мире, в Гефсиманском саду и на Голгофе, и, когда я слушал баховские страсти по Матфею, мрачно-могучее сияние боли, ис­ходившее от этого таинственного мира, наполняло меня мистическим благоговением. Я и сегодня еще нахожу в этой музыке и в «Actus tragicus» идеал всякой поэзии, всякого художественного выражения.