|
— Норман, — сказал он, — мне кажется, вы ощущаете сильный страх и беспокойство. Вам следует избавиться от него. В конце концов, чего тут бояться? Почему вы, или я, или кто угодно должны красться по жизни, словно испуганные кролики? Господь наш говорит, что всегда пребудет с нами и поможет во всем. Так примите же эти слова как должное, поднимите голову, взгляните миру в лицо и ударьте по нему как следует! И, ради всего святого, не бойтесь никого и ничего! Я помню эту сцену в офисе «Journal» в старом Детройте на Джефферсон-авеню во всех подробностях, словно она произошла вчера. — Ну, — сказал я, — это уж чересчур. Как можно прожить жизнь, не боясь никого и ничего? Он сел, закинул ноги на стол и наставил на меня свой длинный указательный палец, вымазанный в чернилах. Кажется, чернила были на пальце Гроува всегда, и когда он им указывал на тебя, впиваясь в лицо своим пронзительным взглядом, ты весь обращался в слух. — Слушайте, — сказал он, — и я расскажу вам, как. «Будь сильным и отважным; не бойся... ибо Господь, твой Бог, пребудет с тобой, куда бы ты ни шел». Просто положитесь на это обещание, — добавил он, — и не забывайте, что его дал Тот, кто не оставляет в беде никого и никогда. Это был разумный совет, и мне он был нужен, ведь я с раннего детства боялся людей. А кое-кто из них внушал мне благоговейный трепет. Мой отец был священником, и священнослужителям его ранга нередко приходилось менять церкви. Каждую осень в сентябре церковь выносила на голосование вопрос, оставлять или нет священника на следующий год. Обычно епископ назначал пастора сроком только на один год. При такой системе благополучие священника всецело зависело от прихоти паствы, чья поддержка легко могла обратиться во враждебность, особенно если она была инспирирована кем-то, желавшим манипулировать ходом дел. И весьма часто так оно и бывало. Живя в таком климате неуверенности, я испытывал трепет перед некоторыми представителями руководства церкви, с тревогой следя за любыми проявлениями одобрения или недовольства по поводу служебных качеств моего отца. Помню, как, сидя в церкви на утренней воскресной службе, я вглядывался в их лица, пытаясь определить, нравится ли им его проповедь. Моего отца, человека с прекрасным воспитанием, мало заботило мнение этих важных шишек, но меня оно беспокоило очень сильно. И в последующие гиды это беспокойство по поводу того, как я выгляжу в глазах окружающих, изрядно тяготило меня. В свое время я преодолел его. Но в детстве мистер N или миссис NN повергали меня в трепет. Вот я и смотрел на людей с некоторой опаской. — 53 —
|