|
Рыжиков заорал на Ваню: – Спи! Пристал, как смола! Ваня замолчал и долго думал о чем-то. Потом улегся уютнее. На небе горели звезды. Соломенные пряди казались черными, большими конструкциями. Уже засыпая, Ваня сказал вслух: – Пойду к этому… к Первому мая. (2) Ночевал он в той же соломе, и в первые две ночи его никто в ней не заметил. После третьей ночи он проснулся ослабевшим от двухдневного голода, вставать ему не хотелось. И тогда он увидел над собой удивленное лицо старой женщины. – Кто это здесь? А? – Что? – Мальчик какой-то. Что ли, беспризорный? – Нет, я не беспризорный… – Не беспризорный, а ночуешь в соломе. Нехорошо так. Где твои родные? – Родные? Это кто, отец, да? – Отец, мать… Где они? – Они уехали. – Уехали? А тебя бросили? – Они уехали, а только они не отец и мать. – Чудно ты говоришь. Бледный ты какой, больной что ли? Ваня просто поправил ее. – Нет, не больной, а только… голодный очень. И улыбнулся, сидя в соломенном гнездышке, сложив по-турецки ноги. – Голодный… – старушка потирала руки в смущении, потом заторопилась, прошептала: – Беда, какая беда! Пойдем я тебе хлебца дам, что ли? Ваня пошел за ней к хате. В хате было чисто и просторно: блестели недавно крашенные полы. На лежанке, накрытой самодельным вязанным ковриком, сидели двое мальчиков года по три-четыре и, надувая щечки, играли деревянными кубиками. Увидев Ваню, они не успели даже принять руки от кубиков, загляделись на него испуганно-внимательными глазенками. Ваня стоял у порога и смотрел, как бабушка торопливо открыла низенький шкафчик, достала из него половину ржаного хлеба. Она приложила хлеб к груди и большим ножом начала резать, потом подумала, наметила кусок побольше и отрезала. Спрятала хлеб и нож и только тогда протянула отрезанный кусок Ване. Ваня принял кусок двумя руками, такой он был большой. Бабушка стояла и смотрела на Ваню печальными глазами. Мальчики на лежанке так и не пошевелились: пальцы их все держали кубики, глаза все смотрели и не могли оторваться от гостя, кажется, они не разу не моргнули с той минуты, когда он вошел. Ваня сказал: – Спасибо. – Ну а дальше как? Ты пошел бы куда? Приюты есть такие, детские дома называются. Попросил бы, что ли? – Я попрошу, – Ваня ответил деловито-спокойным голосом, рассматривая огромное свое хлебное богатство. – Я пойду в колонию Первого мая, там, говорят, прилично. – Ишь ты какой! Прилично! Да тебе какую-нибудь, все равно. А то еще придумал: прилично. — 337 —
|