|
– Почему тебя отпустили, Коля? Николай отвел в сторону задумчиво улыбающиеся глаза и прошептал с таким выражением, как будто он вспомнил далекую прекрасную сказку: – Я не знаю. – Чего ты не знаешь? – Я ничего не знаю, – произнес Николай с тем же выражением. – Почему ты не офицер? Ведь тебя должны были послать в школу прапорщиков? Николай задумчиво кивнул головой. – Тебя послали? – Послали. – Ну и что? Николай перестал улыбаться, но ответил с безразличной пустой холодностью, как будто язык его сам по себе привык отвечать на разные вопросы: – Меня потом откомандировали в полк. – Почему? Алеша спрашивал громко, энергично, гипнотизировал Николая решительным поворотом больших, серьезных глаз. – У меня все было не так: строй не такой. Командовать не умел. Там все такой народ был веселый. А я не подошел. – А в полк подошел? – Подошел. – Так неужели ты не знаешь, почему тебя освободили? Почему ты не говоришь? Говори, Коля, не валяй дурака, говори! Алеша взял Николая за плечи и крепко прижал к себе. Худенький, мелкий Николай в старенькой выцветшей гимнастерке совсем утонул в широких Алешиных плечах. Но Николай по-своему воспользовался этой близостью, он прижался к Алешиному плечу отросшей щетиной солдатской стрижки и ничего не ответил. – Ты был в бою? Николай вдруг оттолкнулся головой от Алешиного плеча, вскочил с дивана и устремил на Алешу пронзительно-воспаленный взгляд голубых глаз: – Не нужно это… бой! Понимаешь, не нужно! Это царю нужно, генералам нужно, а народу не нужно… Алеша мелкими неслышными толчками зашатал головой и прищурил глаза на Николая. Николай еще долго говорил, все громче и возбужденнее. Из кухни тихо приоткрылась дверь, выглянуло испуганно-внимательное лицо матери и быстро спряталось. 20А еще через неделю Семен Максимович стоял посреди комнаты с палкой – забыл ее поставить в угол – непривычно задорно смотрел на Алешу и непривычно собирал веселые складки у глаз: – Убрали-таки этого нестуляку! А? Словчился народ! Что ты теперь скажешь! В дверях стоял Степан и поддерживал Семена Максимовича широкой улыбкой: – Переменяется Россия. Теперь по-другому пойдет! Но известие о конце империи не произвело на Алешу никакого впечатления. Он задумчиво смотрел куда-то, и красные жилки в его глазах сделались еще заметнее и краснее. Семен Максимович присмотрелся к сыну и спросил строго: – Ты чего это надулся? Может, Николая жалко? Алеша улыбнулся: – Ты что это обрадовался, отец? Сам, помнишь, говорил: республика – все равно. Ну, вот тебе и республика: Родзянко, князь Львов. Доволен? — 299 —
|