|
Степан вытащил из кармана вороненый револьвер. – Тут двух пулек нету. Это видно, ты немца ухлопал, а тут тебя снарядом и оглушило. Алексей все вспомнил. Он заволновался, заходил по комнате, заговорил заикаясь: – Помнишь, Степан, ты говорил, дай деньги, матери отправлю, если убьют. А я подумал, отдам – убьют, не отдам – не убьют… А как побежал, все про эти деньги думал. Там… там было… не расскажешь. Только видишь разрывы, бежишь прямо в смерть. Это немец один был с пулеметом. Я стрелял два раза, только он не падал. А потом… потом ничего… потом в поезде. Алеша подошел к матери, положил руку на ее плечо: – Мама! На всю жизнь друг – Степан! Там меня похоронили бы вместе со всеми. С полком нашим. Он задумался, подошел к окну, засмотрелся на улицу. Степан кивнул на него: – Разве там один полк пропал! – Как тебя отпустили? – спросил Алеша. – Какой черт отпустили? Говорит этот батальонный: вещи, говорит, отправлю, а ты ступай в роту. Думаю: чего я там в роте не видел? Война все равно кончена. Куда там воевать, когда уже все провоевали! Да и вижу, народ не хочет воевать. Злые ходят и все о мире думают. А пришел на станцию, смотрю, кругом оцепление, патрули. Раз так, коли эти занимаются таким делом, так и у меня тоже дело серьезное: хоть вещи отвезу, посмотрю, как та Василиса Петровна живет, да и скажу все-таки, как сын ее воевал, ей нужно знать. Ну, я на крышу, да так на крыше и доехал. Два раза высаживали, да ведь раз человеку нужно доехать, так он доедет. Алексей повернулся на костылях и пошел к своему денщику, остановился против него и нахмурил брови: – Значиттт… ты… ты… убежаллл. Это… это… Он не вспомнил нужного слова и еще крепче обиделся, дернул кулаком, зашатался: – Ббежаллл! Степан поднялся с дивана, оправил гимнастерку, попробовал улыбнуться, не вышло: – Да что ты, ваше благородие! Я тебе вещи привез. А ты думаешь: дезертир… Алеша услышал нужное слово и закричал, наливаясь кровью: – Дезертир! К чертутуту! Вещи к чертутуту! Но у Степана нашлась защитница. Василиса Петровна стала между офицером и денщиком и сказала серьезно-тихо, потирая почему-то руки, покрытые тонкой, прозрачной кожей: – Алеша! Не кричи на него. Он тебе жизнь спас! – Не нужно! Не нужно! Не нужно… жизньньнь спасать! Алеша быстро зашагал по комнате, размахивая костылями, оглядываясь на Степана страдающим глазом через плечо, и уже не находил слов. Мать испугалась, бросилась в кухню, принесла воду в большой медной кружке. Алеша пил воду жадно, но у него сильно заходила вправо и влево голова, и медная кружка ходила вместе с ней. У матери сбегали по щекам слезы. Она взяла сына за локоть: — 293 —
|