|
— Куда прёшься, псих ненормальный?! — с отчаянием в голосе вскричал водитель синих «Жигулей», едва не протаранивших меня. — Жить надоело, что ли? Распахнув дверцу, он высунулся всем своим дородным телом из машины и погрозил кулаком. На круглом его лице, краснощёком и гладко выбритом, застыла гримаса ужаса. — Извините, — молвил с запинкой я и потёр рукой ногу, ощутимо подшибленную автомобильным бампером. Комок в горле, ватный клок испуга, пресекая дыхание, мешал мне говорить. — Идиот! Псих! — Э-э... Гм... Извините. Задумался, знаете ли. — Ах, он задумался! — прорычал в ответ широкоплечий владелец «Жигулей», продолжая в гневе размахивать кулаком. — Остолоп. Болван. Я же чуть было между глаз тебе не въехал! Кулак в последний раз описал возмущенную дугу в воздухе над головой водителя. — Раззява и кретин. Да, кретин и раззява. Ладно. Проваливай. Видеть твою задумчивую рожу не могу! Дверца синих «Жигулей» с чувством хлопнула, закрываясь. Мотор взревел. Машина резво, споро стронулась с места, унося в своём нутре в неведомые мне дали её осерчавшего хозяина, разгневанного, согласитесь, совершенно справедливо. Но я даже не глянул «Жигулям» вслед. Я стоял столбом, вперившись остановившимся взглядом в улочку, где в некотором отдалении от перекрёстка виднелся дом, в котором жила моя мама. Призраки прошлого, всполошённые только что происшедшим, реяли на той улочке перед моим внутренним взором. Забытые, казалось бы, напрочь воспоминания вдруг всплыли дружной стайкой из потаённых уголков памяти, заросших паутиной времени. Слова владельца синих «Жигулей», в сердцах обронённые им в экстремальной не только для него, но и для меня ситуации, стали чем-то вроде пароля к ним. — Псих ненормальный, — сказал водитель. А ещё он проронил: — Я же чуть было между глаз тебе не въехал. И в сознании моём словно бы щёлкнуло что-то, отзываясь на кодовые эти для меня слова, сказанные в нужном месте и в нужный момент — в условиях аварийной, критической для жизни встряски, растревожившей всё моё естество. Некая перепонка между прошлым и настоящим в ту же секунду лопнула в голове. МОЙ СУМАСШЕДШИЙ ДЯДЮШКА В глубине улочки, перед домом моей матери я ясно увидел внутренним взором самого себя, помолодевшего ровно на двадцать лет. Восхитительно юный, двадцатилетний, я стоял там, покуривая сигаретку и слушая то, о чём толковал мне какой-то мужчина средних лет. Было в облике мужчины, неряшливо одетого, небритого, что-то очень знакомое мне. И не просто знакомое, а вроде даже как бы родное... Я слегка прищурился, всматриваясь в тени прошлого. — 140 —
|