|
боль. Мне кажется, что в изображении этой фигуры, не связанной ни с каким бытом, ни с какой реальной средой или обстановкой, фигуры вполне абстрактной, математической - единственно подходящим средством выражения является скульптура...". "Мефистофеля я вижу без бутафории и без костюма. Это острые кости в беспрестанном скульптурном действии". "Артист,- писал Шаляпин,- должен превратиться в ваятеля, должен на основе данных, заключенных в поэтическом произведении, и собственного воображения вылепить образ МефистофеляЯ стремился создать реальный образ Мефистофеля. Как я его представляю, как он выглядит? Прежде всего, черт не так страшен и безобразен, как его малюют. Он скорее красив. В нем есть нечто от классического божка, каким его увидел Анатоль Франс в прекрасных старых легендах. . .". Началом пластического замысла его Мефистофеля послу-жила скульптура Антокольского. Но у Антокольского Мефистофель остается человеком. Шаляпин шел дальше. Он стремился передать в своем облике бездну сверхчеловеческого презрения и неутолимой злобы, чтобы, глядя на него, трудно было усомниться в сатанинском происхождении его Мефистофеля. Его образ был притягателен красотой порока. Злое начало достигалось не столько внешними атрибутами грима черта, сколько надчеловеческим величием, скрытой энергией отрицания, ненависти и разрушения. Ощущение сверхъесте-ственного, потустороннего бытия рождалось непостижимой многоликостью оборотня, сквозь которую проступало страшное лицо беспощадного существа. Процесс воплощения этого потустороннего характера в живой облик дьявола можно увидеть, обратившись к шаляпинским зарисовкам, с помощью ко-торых он создавал, фиксировал и оживлял перед новым исполнением опорный образ внутреннего видения Мефистофеля. — 254 —
|