Тексты по истории социологии XIX-XX вв. Хрестоматия

Но как раз при этих условиях намеченные здесь исследования обещают сде­латься ни чем иным, как главой из психологии, во всяком случае социальной психологии. Несомненно, что все общественные процессы и инстинкты имеют свое место в душах, что обобществление есть психическое явление и для его основного факта - создание единства из множественности элементов - нет даже аналогии в мире телесного, так как там все остается обреченным на непреодолимую разоб­щенность пространства. Какое бы внешнее бывание мы ни называли общест­венным, оно было бы игрой марионеток, столь же непонятной и незначительной, как течение пронизывающих друг друга облаков или разрастание чащи древесных ветвей; если бы мы не видели как нечто разумеющееся само собою в душевных мотивациях, чувствах, мыслях, потребностях не только носителей всех внешних явлений, но и их существенное содержание, собственно говоря, единственно инте­ресующее нас. Мы достигли бы в самом деле причинного понимания всех со­циальных бываний, если бы психологические данные и их развитие позволяли бы дедуцировать эти события "по психологическим законам" - как ни проблематично для нас это понятие. Несомненно и то, что доступные нам постижения историко-общественной жизни представляют не что иное, как душевные сцепления, которые мы воспроизводим с помощью инстинктивной или методической психологии и сводим к внутреннему правдоподобию, к чувству душевной необходимости иссле­дуемых фактов эволюции. Всякая история, всякое описание социального быта является постольку приложением психологического знания. Однако в методи­ческом отношении чрезвычайно важно и для принципов наук о духе положительно решающее значение имеет то обстоятельство, что научная разработка душевных фактов вовсе не обязательно является психологией; даже там, где мы на каждом шагу прибегаем к помощи психологических правил и знаний, где объяснение каждого отдельного факта возможно только на психологическом пути - как это бывает в социологии, - смысл и цель этой работы вовсе не обязательно направле­ны на психологию, т.е. не на закон душевного процесса, который, правда, один только и может вмещать определенное содержание, а на само это содержание и его конфигурацию. Здесь только количественное отличие от наук о внешней природе, которые, как факты духовной жизни, в конце концов тоже существуют внутри души: открытие каждой астрономической или химической истины, так же, как и мысли по поводу их, есть событие в сознании, которое совершенная психология могла бы без остатка дедуцировать из чисто душевных условий и эволюции. Одна­ко эти науки существуют лишь постольку, поскольку они вместо душевных процес­сов избирают своим предметом их содержания и их связи, подобно тому как мы видим в картине ее эстетическое и художественно-историческое значение, а не физические колебания, которые вызывают ее краски и которые, конечно, создают и поддерживают все реальное существование картины. Действительность всегда одна. Но мы не можем научно опознать ее в непосредственности и цельности и должны воспринимать ее с целого ряда отдельных точек зрения и таким образом преобразовывать ее во множественность независимых друг от друга объектов знания. Но то же самое требование относится и к тем душевным данностям, содер­жания которых не сгущаются в самостоятельный пространственный мир и не могут быть противопоставлены воззрительно их душевной реальности. Формы и законы языка, например, который, конечно, образован силами души и для целей Души, несмотря на это, изучаются языкознанием, которое совершенно отвлекается от этой единственно данной реализации своего предмета и изображает его, анали­зирует или конструирует исключительно по его содержанию и облекающим это содержание формам. Подобным же образом обстоит дело и с фактами обобщест­вления. Люди влияют друг на друга, один из них что-то делает или испытывает, существует или изменяется потому, что существуют другие, что они выявляют себя, действуют или чувствуют, - все это, конечно, душевные явления, и истори­ческое возникновение каждого отдельного случая можно понять только при помо-Щи психологического воссоздания, правдоподобия психологических рядов, интер­претации внешне констатируемых фактов средствами психологических категорий. Однако в определенных научных целях можно оставить совершенно без внимания это душевное бывание как таковое и прослеживать содержания его сами по себе, как они координируются под понятие обобществления, разлагать их, приводить их в различные связи. Пусть, например, мы констатируем, что отношение сильного к слабому, которое облекается в форму primus inter pares, обнаруживает типическую тенденцию превратиться в абсолютное господство первого и постепенно исклю­чить моменты равенства. Хотя в исторической действительности это - душевный процесс, но нас с социологической точки зрения интересует теперь только одно-как здесь сменяют друг друга различные стадии главенства и подчинения, до какого предела главенство в одном определенном отношении совместимо с равен­ством в других отношениях и при каком перевесе могущества последнее гибнет окончательно; в какой из этих стадий, в ранней или последней, благоприятнее складываются условия объединения, возможности кооперации и т.д. Или же мы констатируем, что вражда бывает всего ожесточеннее там, где она возникает на почве старого или еще не совсем угасшего общения, сопринадлежности к одному союзу, - ведь самой пламенной ненавистью считают ту, которая вспыхивает между родственниками по крови. Как факт, это можно понять или даже описать только психологически. Но когда мы рассматриваем это явление как социологическую форму, нас интересует не душевный ряд, протекающий в каждой из обеих лично­стей, но подведение их под категорию единения и раздвоения; мы спрашиваем, в какой мере отношение двух личностей или партий может содержать вражду и сопринадлежность, чтобы сообщать целому окраску первой или последней; какие виды сопринадлежности, проявляющейся как воспоминание или как неискорени­мый инстинкт, дают в руки оружие для более жестокого, глубже ранящего оскор­бления, чем это возможно при отчужденности, господствующей с самого начала; словом, вопрос теперь в том, каким образом представить наше наблюдение как реализацию форм отношений между людьми, какую частную комбинацию социо­логических категорий она представляет, - хотя единичное или типическое описа­ние процесса само может быть только психологическим. Продолжая наш прежний намек, здесь можно сделать сравнение - не забывая и о различиях - с геометричес­кой дедукцией, которая совершается при помощи начерченной на доске фигуры. Единственно данным и доступным взору являются здесь физически написанные мелом штрихи; но смысл нашего геометрического наблюдения не в них, а в их значении для геометрического понятия, которое является совершенно гетероген­ным по сравнению с физической фигурой как наслоением меловых частиц, хотя и она, со своей стороны, также подходит под научные категории и, например, ее физиологическое возникновение или ее химические свойства и оптическое впечатление могут быть предметами особых исследований. Итак, данности социо­логии - душевные процессы, непосредственная действительность которых прежде всего охватывается психологическими категориями; но последние, хотя и необхо­димые для изображения фактов, остаются вне целей социологического изучения, которые заключаются только в воплощаемой психологическими процессами и часто лишь при их помощи изображаемой конкретности обобществления: так, драма, например, с начала до конца содержит только психологические явления, может быть понята только психологически и все-таки ее замысел обращен не на психологическое познание, а на синтезы, преобразующие содержание душевных явлений с точки зрения трагики, художественной формы, жизненных символов1.