|
Сумасшедший дом стал для Ван Гога источником тяжелых жизненных испытаний и... стимулом творчества. «Изо всех сил борюсь, чтобы овладеть работой, — пишет художник брату Тео, — и говорю себе: если выиграю, это будет лучшим громоотводом для моей болезни; я одержу над ней победу... Люди здесь хорошо понимают друг друга и один помогает другому, когда тот впадает в кризис... Было бы хорошо, если бы я остался здесь подольше. Нигде не мог бы я так спокойно работать, как здесь...» [9]. Художник Анри Тулуз-Лотрек говорил о себе, что никогда не стал бы художником, если бы не изуродованные болезнью ноги. Несчастный случай в юности превратил его в физического урода и карлика. Светские дамы отворачивались от этого чудовища, и он находил прибежище у проституток. Примерно такую же мысль высказал известный французский кинорежиссер Ж. Ренуар: «Всю жизнь я был вынужден хромать, но парадоксальным образом, считаю это своего рода преимуществом: хромой видит жизнь под другим углом, нежели тот, кто не хромает» [67]. И уж совсем удивительная и неожиданная, на первый взгляд, история произошла с его отцом. Ученик О. Ренуара Альбер Ан-дре отмечал расцвет творчества парализованного недугом художника. Каждая его творческая победа в живописи сопровождалась физическим поражением - выходом из строя какой-нибудь мышцы и острой болью. И вот тогда его осмотрел знаменитый врач из Вены. Он обещал за несколько недель поставить парализованного на ноги. Художник добросовестно выполнял все предписания врача. Уже через месяц О. Ренуар почувствовал себя значительно лучше. И вот настал день, когда доктор объявил, что художник может ходить. Врач приподнял Ренуара, вспоминает его сын эту историю, напоминавшего евангельского паралитика, которому Христос приказал встать на ноги и идти, и предложил ему шагнуть. Художник сделал один, потом другой, третий шаг... Преодолевая огромные усилия, он обошел вокруг мольберта и вернулся к своему креслу. «Еще стоя, - пишет Ж. Ренуар, - он сказал врачу: «Я отказываюсь от ходьбы. Она отнимает у меня всю волю, не оставляя ничего для живописи. Если Уж выбирать (он лукаво подмигнул) между ходьбой и живописью, я выбираю живопись». И он снова сел в свое любимое кресло, чтобы уже больше никогда не вставать. И это, на первый взгляд, парадоксальное решение было никологическим стимулом творчества Ренуара. Прежде всего, изменилась палитра художника. Она стала «более суровой; краски головокружительнее, контрасты смелее. Словно вся любовь Ренуара к красоте жизни, которой он не мог наслаждаться физически, непосред* ственно хлынула изо всех пор его истерзанного существа» [73]. — 204 —
|