Инородец, или Свой Чужой (образ Еврея в белорусской сказке)Кто он – Свой Чужой? Выше говорилось о том, что Свои, Чужие и Другие – образы достаточно ситуативные, меняющиеся в зависимости от перемены обстоятельств. Чужой может стать Другим (например, при росте контактов и взаимопонимания), а Свій – Чужим (например, если он противопоставляет свое поведение ценностям группы). Но существует и еще более ситуативный образ. Это образ Своего Чужого. Кто он – Свой Чужой? Это те Чужие, которые "вкраплены" в систему "нашего" (жизни, быта, социального статуса и т.д.), но одновременно и отграничены от него в силу религиозного и/или этнического своеобразия, а также вследствие отличающихся от "своих" конкретных, визуальных характеристик. Последнее даже более важно, чем первое. Почему? Потому что ни понятия об этнической принадлежности, ни представления о принципах, разделяющих религии (конфессии), взгляд носителя традиционной культуры – крестьянина не отмечает: он просто не владеет информацией о них. Не случайно в народных представлениях восточных славян (как показала О.Белова в статье "О "жидах" и "жидовской вере", образы чужой веры в народном сознании часто смешиваются: так, баптисты, хлысты, староверы, беспоповцы воспринимаются как почитатели "еврейского" Бога). Потому именно визуальные особенности, в первую очередь, отделяют этносы друг от друга на бытовом уровне. Почему они все же не совсем чужие, а "Свои Чужие"? Потому что "Мы-этнос" (в нашем случае это белорусы) и "Они-этнос" (в нашем случае евреи) могут пересекаться в других характеристиках – в силу сходства быта, климата, ландшафта, типа хозяйствования, повседневных контактов, и т.д. Итак, Свой Чужой – это промежуточный персонаж, звено, отколовшееся от неких "Чужих", но уже частично "о-своенное" по причине частых контактов. При этом Свой Чужой не ассимилирован, во всяком случае, в достаточной мере, для того, чтобы его можно было бы счесть "своим": потому в случае его описания тексты наиболее красноречиво подчеркивают именно отличие. Вероятно, элементы сходства предполагаются автоматически, подспудно: так, например, в белорусских сказках часто упоминается бедность цыгана и еврея, но основная фиксация идет именно на дифференциирующих характеристиках (языке или акценте, религиозных обычаях, манере одеваться, моделях поведения и т.д.). В силу такого дистанциирования Свой Чужой не тождествен Другому. Другого хочется понять (это понимание влечет за собой попытку; вспомним хотя бы факт крестьянского происхождения Злодзея). Понять Чужого, даже Своего Чужого представитель "Мы-этноса" не пытается – предполагается, что это невозможно. Скорее, он удивляется странности "Своего Чужого". Это удивление (негативное или позитивное) и старается зафиксировать сказка. — 186 —
|