|
— Да! — ответил он. — Эти проклятые георгины! Вы понимаете. Он мне предложил остановиться на минуту. — Ну как, Селестина? Надеюсь, привыкаете у нас? Вечная мания! И это неумение завязать какой-нибудь разговор!.. Чтобы доставить ему удовольствие, я ответила, смеясь: — Да, барин, конечно. Я привыкаю. — В добрый час… Это, наконец, не такое уж большое несчастье… не такое большое несчастье. Он вдруг выпрямился, посмотрел на меня очень нежным взглядом и повторил: «Не такое большое несчастье», стараясь придумать в это время что-нибудь поумнее. Расставив ноги, подбоченясь и широко раскрыв глаза, он воскликнул: — Держу пари, Селестина, что у вас были шалости в Париже! Были шалости!.. Я не ожидала этого и чуть не рассмеялась. Стыдливо опустив глаза, со смущенным видом и стараясь краснеть, как и подобает в таких случаях, я тоном упрека произнесла: — Ах! Сударь!.. — Отчего же? — настаивал он. — Такая красивая девушка, как вы… с такими глазами!.. Ах! вы, наверное, шалили!.. И тем лучше. Я стою за то, чтобы наслаждаться жизнью, черт возьми! Я за любовь!.. Хозяин как-то странно воодушевлялся. Во всей его сильной, мускулистой фигуре видно было страстное возбуждение. Он вспыхнул весь, страсть горела в его глазах… И мне захотелось окатить его холодным душем. Очень сухо и с достоинством я сказала: — Вы ошибаетесь, сударь. Вы думаете, что разговариваете со своими прежними горничными. Вы должны знать, что имеете дело с честной девушкой. И чтобы доказать, до какой степени я была оскорблена, я прибавила: — Вы заслужили, сударь, чтобы я все это рассказала нашей супруге. И я сделала движение, чтобы уйти. Барин быстро схватил меня за руку. — Нет… нет!.. — лепетал он… Я и сама не знаю, как мне удалось все это сказать и не расхохотаться. Он был бесконечно смешон: как-то весь размяк, раскрыл рот, лицо приняло какое-то глупое и трусливое выражение. Он стоял молча и почесывал себе затылок. Вблизи нас стояло старое грушевое дерево, широко раскинув свои ветви, покрытые лишаями и мхами, несколько груш висело над самой головой. Где-то по соседству насмешливо прокричала ворона. Притаившись у куста, кошка отмахивалась лапкой от шмеля. Молчание становилось все более тягостным для хозяина… Наконец, после невероятных усилий он с какой-то смешной гримасой спросил у меня: — Любите вы груши, Селестина? — Да, барин. Я не сдавалась и отвечала тоном полного равнодушия. Из боязни быть замеченным женой он колебался несколько секунд. И вдруг, как маленький воришка, быстро сорвал грушу с дерева и дал ее мне. Ах как он был жалок!.. Его колени сгибались, рука дрожала… — 728 —
|