|
— Тридцать франков… Я не отказываюсь… — Вы очень добры. И старик на дрожащих ногах с согнутой спиной вышел и скрылся в темном саду… Бедный барин! Ему, должно быть, достанется. А дедушка Пантуа вряд ли увидит свои тридцать франков — разве уж очень повезет. Я не хочу оправдывать хозяйку, но я нахожу, что барин не должен так фамильярничать с людьми, которые гораздо ниже его. Это ниже его достоинства. Я, конечно, знаю, что ему живется несладко и что он старается помочь своему горю, но это не всегда удается. Когда он поздно возвращается домой с охоты, грязный, мокрый, напевая для храбрости, хозяйка его очень плохо встречает: — Ах! Это очень мило — оставлять меня на целый день одну. — Но, ведь, ты знаешь, моя милая… — Молчи. Она дуется на него по целым часам. А он ходит за ней повсюду и извиняется. — Но, милая, ты ведь знаешь… — Оставь меня в покое… Надоел… На следующий день хозяин, понятно, из дому не выходит, и хозяйка кричит: — Что ты здесь все ходишь по комнатам? — Но, милая… — Ушел бы лучше, отправился бы на охоту или черт тебя знает куда! Ты меня раздражаешь. Убирайся! И он никогда не знает, что ему делать: уходить или оставаться, быть здесь или еще где! Трудная задача… Но так как хозяйка во всех случаях кричит, то он чаще всего уходит. Так он по крайней мере не слышит ее криков. Ах, право, жаль его! На другой день утром, развешивая белье на заборе, я увидела хозяина. Он работал в саду. Ночью ветер согнул несколько георгинов и он подвязывал их к древкам. Он часто работает в саду, если не уходит из дому до завтрака; по крайней мере делает вид, как будто чем-то занимается на этих клумбах. Все же это лучше, чем умирать с тоски сидя в комнатах. Ему тогда никаких сцен не устраивают. Вдали от жены он совершенно другой человек. Его лицо проясняется, глаза светятся, он становится веселым. Право, он недурен… В доме он со мной не разговаривает и, погруженный всегда в свои думы, как будто никакого внимания на меня не обращает, а вне дома никогда не пропустит случая сказать мне какую-нибудь любезность, удостоверившись, впрочем, предварительно, что жена за ним не шпионит. Если ему нельзя со мной заговорить, он на меня смотрит и его взгляды еще более красноречивы, чем слова. Меня очень забавляет поддерживать в нем всеми способами это возбужденное состояние, хотя я еще не решила, стоит ли серьезно кружить ему голову. Проходя мимо него по аллее, где он работал, наклонившись над своими георгинами, я на ходу сказала ему: — О! Как вы сегодня трудитесь, барин! — 727 —
|