Дю Руа настаивал: — Пройдите же. Комиссар ответил: — После вас. Тогда журналист поклонился и с иронической вежливостью сказал: — Теперь ваша очередь, господин комиссар. Здесь я почти что у себя дома. Потом, со скромным видом, он осторожно закрыл за собой дверь. Час спустя Жорж Дю Руа входил в редакцию «Vie Fran?aise». Вальтер был уже там; он продолжал руководить своей газетой и тщательно за ней следить, так как она получила огромное распространение и сильно поддерживала все разраставшиеся операции банка. Издатель поднял голову и сказал: — А, это вы! У вас какой-то странный вид! Почему вы не пришли к нам обедать? Откуда вы? Молодой человек, уверенный в том, что его слова произведут впечатление, объявил, делая ударение на каждом слове: — Я только что свалил министра иностранных дел. Вальтер думал, что он шутит. — Свалили министра? Как это? — Я изменю состав кабинета. Вот и все. Давно уже пора убрать этого негодяя. Старик, пораженный, решил, что его сотрудник пьян. Он прошептал: — Что вы говорите? Вы сошли с ума! — Нисколько. Я только что застал свою жену с Ларош-Матье. Полицейский комиссар установил факт прелюбодеяния. Песенка министра спета. Вальтер, ошеломленный, совсем поднял очки на лоб и спросил: — Вы не смеетесь надо мной? — Ничуть. Я даже напишу сейчас об этом в хронике. — Но чего же вы хотите? — Раздавить этого мошенника, этого негодяя, этого преступника, вредного для общества. Жорж положил свою шляпу на кресло и прибавил: — Пусть берегутся те, кто станет мне на пути. Я никогда не прощаю. Издатель все еще не мог понять, в чем дело. Он пробормотал: — А… ваша жена? — Завтра я начинаю дело о разводе. Я ее отошлю к покойному Форестье. — Вы хотите разводиться? — Конечно. Я был смешон. Но мне приходилось притворяться дураком, чтобы уличить их. Это сделано. Теперь я хозяин положения. Вальтер не мог прийти в себя. Он смотрел на Дю Руа испуганными глазами и думал: «Черт возьми! С этим плутом надо ладить». Жорж продолжал: — Теперь я свободен… У меня есть кое-какое состояние. Я выставлю свою кандидатуру на новых выборах в октябре, у себя на родине; там меня знают. Я не мог занять видного положения и заставить себя уважать с этой женщиной, которая казалась всем подозрительной. Она меня провела, как дурака, пленила и забрала в свои сети. Но, как только я ее раскусил, я стал следить за ней, негодяйкой. Он расхохотался и сказал: — Бедный Форестье, вот кто был рогоносцем… ничего не подозревающим, спокойным, доверчивым рогоносцем. Ну, теперь я освободился от нароста, который он мне оставил в наследство. Теперь у меня руки развязаны. Теперь я далеко пойду. — 432 —
|