|
Он крикнул: — Это она! мы их поймали! — и бросился в квартиру. Комиссар снял шляпу и последовал за ним. Молодая женщина, растерянная, шла сзади и освещала им путь. Они прошли через столовую; со стола еще не было убрано, и на нем видны были остатки обеда: пустые бутылки из-под шампанского, начатый горшочек с паштетом, остов курицы и недоеденные куски хлеба. На буфете стояли тарелки с грудой раковин от съеденных устриц. В спальне был такой беспорядок, точно там только что происходила борьба. На стуле было брошено женское платье, брюки свесились с ручки кресла. Четыре башмака, два больших и два маленьких, валялись у кровати, опрокинувшись набок. Это была типичная спальня меблированной квартиры с вульгарной мебелью; отвратительная, тошнотворная атмосфера — атмосфера гостиницы — стояла в ней. Она пропитывала все — занавески, тюфяки, стены, стулья. Это был запах всех тех людей, которые спали или жили здесь, — один день, другие полгода, — причем каждый оставлял в этом принадлежащем всем жилище свой специфический человеческий запах, и этот запах, смешавшись с запахами прежних жильцов, превратился в конце концов в какое-то зловоние, приторное и невыносимое, одинаковое во всех местах подобного рода. Тарелка с пирожными, бутылка шартреза, две недопитые рюмки в беспорядке стояли на камине. Фигурка бронзовых часов была прикрыта большой мужской шляпой. Комиссар обратился к Мадлене и, смотря ей прямо в глаза, спросил: — Вы — госпожа Клара-Мадлена Дю Руа, законная жена публициста Проспера-Жоржа Дю Руа, здесь присутствующего? Она произнесла сдавленным голосом: — Да. — Что вы делаете здесь? Она не ответила. Комиссар повторил. — Что вы делаете здесь? Я застал вас вне дома, почти раздетую, в меблированной квартире. Зачем вы пришли сюда? Он подождал немного. Так как она продолжала молчать, он сказал: — Раз вы не хотите давать объяснений, я буду вынужден сам приступить к расследованию. В постели под одеялом виднелась человеческая фигура. Комиссар подошел и сказал: — Милостивый государь! Лежавший не двигался. Он, по-видимому, лежал лицом к стене, и прятал голову под подушкой. Блюститель закона дотронулся до того, что по всей вероятности было плечом, и повторил: — Милостивый государь, прошу вас, не заставляйте меня прибегать к насилию. Но закутанное в одеяло тело продолжало лежать неподвижно, как мертвое. Дю Руа стремительно подошел к нему, схватил одеяло, стянул его, вырвал подушку и открыл мертвенно-бледное лицо Ларош-Матье. Он нагнулся к нему и, весь трясясь от желания схватить его за горло и задушить, крикнул, стиснув зубы: — 429 —
|