|
Покраснев еще больше, она прошептала: — Не следует жать хлеб незрелым. Он засмеялся, возбужденный намеками, которые чувствовались в словах, произносимых этим прелестным ротиком. Он перекрестился, шевеля губами, словно шептал молитву, и объявил: — Отдаю себя под покровительство святого Антония, оберегающего от искушений. Теперь я как бронзовый. Ночь мягко надвигалась, обволакивая широко расстилавшиеся справа поля прозрачным сумраком, похожим на легкую вуаль. Поезд шел вдоль Сены, и молодые люди стали смотреть на реку, тянувшуюся вдоль полотна словно широкая лента из полированного металла; красные блики на ней казались пятнами, упавшими с неба, окрашенного заходящим солнцем в огонь и пурпур. Мало-помалу эти блики гасли, сгущались, печально темнея, и поля начали тонуть во мраке, с зловещим трепетом, трепетом смерти, всякий раз пробегающим по земле в сумеречные часы. Эта вечерняя грусть, вливаясь через открытое окно, проникла в сердца супругов, еще за минуту столь радостных. Они умолкли. Прижавшись друг к другу, они смотрели на агонию дня, прекрасного, светлого майского дня. В Манте зажгли небольшой маленький фонарик, озаривший серое сукно обивки дрожащим желтым цветом. Дюруа обнял жену и привлек ее к себе. Недавно страстное желание сменилось в нем нежностью, тайной нежностью, жаждой тихой, невинной ласки, — ласки, которой убаюкивают детей. Он прошептал чуть слышно: — Я буду очень любить тебя, моя маленькая Мад! Нежность его голоса взволновала молодую женщину; дрожь пробежала по ее телу, и она протянула ему губы для поцелуя слегка склонившись к нему, так как он сидел, прижавшись щекой к ее теплой груди. Это был очень долгий поцелуй, безмолвный и глубокий; за ним последовало резкое движение, внезапное и безумное объятие, короткая судорожная борьба, бурное и неловкое соединение. Потом, слегка разочарованные, усталые и все еще разнеженные, они не размыкали объятий до той самой минуты, когда свисток поезда возвестил близость остановки. Приглаживая кончиками пальцев растрепавшиеся на висках волосы, она объявила: — Это глупо. Мы ведем себя точно школьники. Но он ответил, покрывая лихорадочными поцелуями ее руки: — Я тебя обожаю, моя маленькая Мад! До Руана они сидели почти неподвижно, прижавшись щекой к щеке, устремив взоры в окно, подернутое ночным мраком, в котором от времени до времени мелькали огоньки домов; и они мечтали, счастливые своей близостью, охваченные все возраставшим желанием более тесных и более непринужденных объятий. Они остановились в гостинице, окна которой выходили на набережную, и, быстро поужинав, легли спать. — 350 —
|