|
Он подумал: «Это, однако, гораздо легче, чем я ожидал. Все идет прекрасно». Их губы разъединились. Он молчал, улыбался, стараясь выразить своим взглядом безграничную любовь. Она тоже улыбалась, как улыбаются женщины, когда они хотят выразить свое желание, свою готовность, свою жажду отдаться. Она прошептала: — Мы одни. Я отослала Лорину завтракать к ее подруге. Он вздохнул, целуя ее руки. — Благодарю, я вас обожаю. Она взяла его под руку, словно он был ее мужем; они подошли к дивану, если рядом. Теперь ему нужно было начать интересную и обольстительную беседу, но, не находя подходящей темы, он нерешительно проговорил: — Так вы на меня не очень сердитесь? Она зажала ему рот рукой: — Молчи! Они сидели, не говоря ни слова, глядя друг на друга, сжимая друг другу пытающие руки. — Как я жаждал обладать вами! — сказал он. Она повторила: — Молчи! Слышно было, как горничная гремела в столовой тарелками. Он встал: — Я не могу сидеть около вас. Я теряю голову. Дверь отворилась: — Кушать подано. Он торжественно повел ее к столу. За завтраком они сидели друг против друга, беспрестанно обмениваясь взглядами и улыбками, занятые только собой, овеянные сладким очарованием зарождающейся нежности. Они ели, не замечая блюд. Он почувствовал, что ножка, маленькая ножка блуждает под столом. Он охватил ее своими ногами и не выпускал, сжимая изо всех сил. Горничная входила и уходила, приносила и уносила блюда, с равнодушным видом, словно ничего не замечая. После завтрака они вернулись в гостиную и снова сели на диване рядом. Он понемногу приближался к ней, пытаясь ее обнять, но она спокойно его отталкивала: — Осторожнее, могут войти… Он прошептал: — Когда же я увижу вас совсем одну, чтобы я мог высказать вам, как я люблю вас? Она нагнулась к его уху и сказала очень тихо: — Ha-днях я зайду к вам ненадолго. Он почувствовал, что краснеет. — Но у меня… у меня… очень скромно. Она улыбнулась: — Это ничего. Я приду, чтобы видеть вас, а не вашу квартиру. Тогда он начал настаивать, чтобы она сказала, когда придет. Она назначила день в конце следующей недели. Он умолял ее ускорить свидание, бормоча бессвязные фразы, до боли сжимая ее руки; глаза его блестели, лицо раскраснелось, пылало желанием, бурным желанием, являющимся обычным следствием таких интимных завтраков. Ее забавляла пылкость, с которой он умолял ее, и она уступала ему по одному дню. Но он повторял: — Завтра… скажите… завтра… Наконец, она согласилась: — Хорошо. Завтра. В пять часов. — 280 —
|