Русские руны

Другой новинкой было то, что я начал увеличивать изображения и читать микронадписи. Опять я использовал возможности компьютера. Однако, если обращение в цвете использовалось довольно редко, то микронадписи оказались самыми распространенными в средневековых текстах. Получалось, что без компьютера уже не обойтись, то есть я перешел к иной технической базе. Но, с другой стороны, я перешел к новому разделу науки, к микроэпиграфике. И тут выяснилось, что практически все средневековые изделия, которые до сих пор считались «немыми», на самом деле содержат надписи либо кириллицей (что чаще), либо руницей. Оказалось, что средневековые мастера, подмастерья и потребители одинаково хорошо владели любыми видами русских рун. О таком потрясающем состоянии грамотности в средневековой Руси я не мог даже подозревать. Теперь я становился еще и эпиграфистом кириллицы, но на новом уровне, связанным с использованием компьютера как средства познания.

До этого я особенно не интересовался чужими чтениями надписей кириллицы. Однако в связи с работой над «Загадками» мне пришлось столкнуться с так называемыми «древнейшими русскими надписями». Выяснилось, что надписи X века и чуть позже содержат в себе слоговые знаки, то есть руницу, которую признанные эпиграфисты (A.A. Медынцева, Т.В. Рождественская, Е.А. Мельникова), принимая за кириллицу, читают неверно. Этот результат меня обескуражил, хотя он был вполне закономерным и ожидаемым. Я прекрасно помнил тот гонор, тот снобизм, с которым эти дамы осуждали мои дешифровки за их якобы фантастичность. Вот они-то занимаются настоящей наукой! И что же? Выходит, что как раз их-то чтения и отдают самой безудержной фантазией. Да их положение выглядело еще более комичным: эти исследователи брались читать тексты, содержащие руницу, не зная руницы! Какие же они специалисты, если не владеют в буквальном смысле слова азбучными истинами?

До сих пор в своих исторических обзорах я показывал промахи непрофе-сиональных энтузиастов эпиграфики, совершенно не подозревая, что примерно такие же промахи совершают как раз те люди, чьего расположения и одобрения я стремился добиться.

Летом этого же года я выступил на национальном конгрессе славистов в Институте славяноведения РАН. Как обычно, мой доклад выслушали спокойно, без комментариев. Но в кулуарах эпиграфист (в данном случае Т.В. Рождественская) признала мои дешифровки безудержной фантазией, не имея ни малейшего желания ни вникнуть в мою аргументацию, ни допустить возможность существования русского слогового письма. Я понял, что нынешнее поколение эпиграфистов так и останется при этом мнении, поскольку такова научная парадигма. Так что мне необходимо сформировать иную парадигму. Что же касается моего отношения с эпиграфистами, которое я прежде хотел улучшить, то оно для меня перешло в комическую фазу: теперь не я должен был у них учиться, а они у меня, поскольку я стал лидером российской эпиграфики, овладев массой специальных методов, которыми не владели мои оппоненты, и только в силу сложившихся научных традиций они свое незнание и неумение считали высокой наукой.