|
Такие сомнения терзали душу глубоко верующего человека и, как уже говорилось, авторитетнейшего знатока и толкователя Корана, великого ученого исламского средневековья, всю жизнь находившегося на Пути к Богу и до сих пор ведущего с Ним нескончаемую беседу, отголоски которой доходят до нас, и мы наслаждаемся ими — именно таким был в жизни Омар ибн Ибрахим ал-Хайям. Подобные душевные терзания были по определению недоступны и непонятны ни литературным доносчикам, ни умиротворенно отрыгивавшим после сытных «простых» (со стерлядью и икорочкой) обедов в трапезных «архимандритам Фотиям», самозванно претендующим на особенную близость к Богу и на право посредничества между Ним и «простым» верующим. Хочу отметить, что мои «нехорошие» слова относятся лишь к ряженым шутам гороховым, но никак не к истинным подвижникам — монахам, искренним послушникам, обитателям скитов,— эти люди находились и находятся на Пути, и они непременно придут к Господу, потому что Он — один, и к Нему ведут многие земные и небесные дороги. Во время путешествия в Арзрум Пушкин в июле 1829 г. создает свои стихи, овеянные идеалами ваххабизма, которые дорабатывает и переписывает набело уже в Болдино 17 октября 1830 г. Стамбул гяуры нынче славят, А завтра кованой пятой, Как змия спящего, раздавят И прочь пойдут и так оставят. Стамбул заснул перед бедой. Стамбул отрекся от пророка; В нем правду древнего Востока Лукавый Запад омрачил — Стамбул для сладостей порока Мольбе и сабле изменил. Стамбул отвык от поту битвы И пьет вино в часы молитвы. Там веры чистый луч потух: Там жены по базару ходят, На перекрестки шлют старух, А те мужчин в харемы вводят, И спит подкупленный евнух. Но не таков Арзрум нагорный, Многодорожный наш Арзрум: Не спим мы в роскоши позорной, Не черплем чашей непокорной В вине разврат, огонь и шум. Постимся мы: струею трезвой Одни фонтаны нас поят; Толпой неистовой и резвой Джигиты наши в бой летят. Мы к женам, как орлы, ревнивы, Харемы наши молчаливы, Непроницаемы стоят. Алла велик! К нам из Стамбула Пришел гонимый янычар. Тогда нас буря долу гнула, И пал неслыханный удар. От Рущука до старой Смирны, От Трапезунда до Тульчи, Скликая псов на праздник жирный, Толпой ходили палачи; Треща в объятиях пожаров, Валились домы янычаров; Окровавленные зубцы Везде торчали; угли тлели; На кольях скорчась мертвецы Оцепенелые чернели. — 231 —
|