|
Алла велик. Тогда султан Был духом гнева обуян. Это стихотворение проникнуто духом нашего сегодняшнего дня, когда в Анкаре и Стамбуле идут бурные споры о религиозном пути Турции, и Пушкин в этом вековом споре остается на стороне чистого ислама. (Кстати, ваххабиты, из которых российские СМИ сделали жупел, чтобы пугать своего обывателя намеками, что некими «ваххабитскими» фанатиками взорваны жилые дома в Москве,— как будто никому не известно, кем они на самом деле были взорваны,— это всего лишь (если использовать православную аналогию) исламские староверы, и дай Бог русскому и другим народам бывшей российской империи хоть когда-нибудь достичь того уровня благоденствия, в котором живут арабы в стране, где это направление ислама является государтвенной религией. Пушкину посвящены сотни томов серьезных литературоведческих исследований и еще столько же всякой любительской белиберды, но нигде вы не найдете даже попытки разобраться в исламской сущности этого стихотворения, потому что уже в его первой строке открывается иной мир, и его русскоязычный читатель попадает на совершенно неизвестную ему Землю Аллаха. Думаю, что, если бы был выполнен хороший перевод этих пушкинских строк на арабский язык, то ни у одного мусульманина не возникло бы сомнений в том, что они написаны правоверным. Пушкин понимал, что напечатать это стихотворение в России невозможно, и лишь через пять лет после его написания включил его в текст «Путешествия в Арзрум» («Современник», 1836, № 1) в сильно сокращенном виде и удалив дважды повторявшуюся в его полном тексте знаменимую исламскую формулу «Алла велик!» (Аллаху акбар). Чтобы еще более обезопасить себя, Пушкин объявляет свои стихи «началом сатирической поэмы, сочиненной янычаром Амином-Оглу», которого, естественно, в природе не существовало. Поэт надеется на читателей, коих введенное для цензуры слово «сатирический» не собьет с толку, поскольку ничего из того, что можно было бы отнести к «сатире», нет даже в сокращенном тексте этого страстного стихотворения, не говоря уже о его полной редакции. На сообразительность читателя рассчитывал он и составляя «Примечания» к «Подражаниям Корану»: «Нечестивые, пишет Магомет (глава «Награды»), думают, что Коран есть собрание новой лжи и старых басен». Мнение сих «нечестивых», конечно, справедливо»,— сообщает Пушкин цензору, а последующие слова уже адресованы читателю: «но несмотря на сие, многие нравственные истины изложены в Коране сильным и поэтическим образом». Пушкин надеялся, что читатель поймет, что в «собрании новой лжи и старых басен» по определению не могут содержаться «многие нравственные истины», в том числе — и поведанные им нам в его коранических стихах. Мы это поняли. — 232 —
|