1 Алхимики писали: «Этот камень (цель алхимического процесса — «философский камень») пребывает под тобой, как повиновение, и над тобой, как повеление». 2 Так у индейцев сиу равновесие воина символизирует знаменитая «трубка Мира». Одно из различий между воином и охотником заключается в том, что v воина есть союзник. После того, как шаман научился охотиться и обращаться со своими внутренними барьерами, еле-• дующий шаг состоит в развитии отношений с союзником'. Согласно М. Элиаде «шаман — это человек, который имеет непосредственный конкретный опыт общения с богами и духами: он встречается с ними лицом к лицу, разговаривает с ними, молится им, упрашивает их, но он в то же время управляет только ограниченным их числом». Часто собаки, быки, жеребята, орлы, лоси или бурые медведи являются теми союзниками, с которыми шаман наиболее близок. Союзником также может быть дух умершего шамана или какой-нибудь незначительный небесный дух. В своей классической работе о понятии духа-хранителя в первобытной Северной Америке Рут Бенедикт доказала, что шаманизм практически всюду каким-то образом основан на понятии духа-хранителя (в Сибири — это «руководящий дух», в Мексике и Гватемале — «Нагваль», в Австралии — «Тотем-помощник», в Европе — «Дух», «Ангел», «Друг» и пр.)1. Для получения помощи в обучении воин должен сам найти себе союзника. Психологический аспект этого состоит в том, что воину, кроме существующей самоидентификации, необходимо понимать и почитать кого-то еще в качестве своего учителя. Союзник — это учитель, который есть друг обычного рассудка и в то же время является символом или выражением особых состояний сознания. Можно сказать, что союзник — это своего рода мост между мирами. В шаманизме стать целостным — означает найти своего союзника и попросить его помочь обрести другие, потерянные или недостающие части души. Согласно тому, что говорят шаманы, союзник — это необходимость, так как он может помочь понять вещи, о которых человеческие существа могут и не знать. Союзник способен 1 «Общепринято, что видение призраков, привидений гораздо более распространено среди первобытных, нежели среди цивилизованных людей. Причем доминирует представление, что это не что иное, как предрассудок, суеве-' рие, поскольку у цивилизованных людей, если они не больны, таких видений не бывает. Вполне очевидно, что цивилизованный человек гораздо меньше пользуется гипотезой о духах, _нежели первобытный, но также равновероятно, по моему мнению, что психические яа^ния столь же часты у цивилизованных людей, как и у первобытных. Единственная разница заключается в том, что, когда первобытный человек говорит о духах, европеец рассказывает о снопн-дениях, фантазиях, невротических симптомах и придает им меньшее значение, чем это делает первобытный. Я убежден, что если бы европейцу пришлось пройти через ту же самую систему обрядов и церемоний, которые совершает врачеватель, чтобы сделать духов видимыми, то он испытал бы то же самое. Конечно, он истолковал бы это совершенно иначе и не придал никакого значения, но это не меняет самого факта как такового» (К. Г. Юнг, 1998). — 480 —
|