Играть по-русски. Психодрама в России: истории, смыслы, символы

Е.Л.: Ты согласилась со мной в том, что в данной драме не нужно было исследовать чувства мамы Марины. Здесь действительно не надо было, чтобы протагонистка испытала сочувствие к бедной маме, поняла все мамины трудности. Но в какой-то момент я все же обратила внимание на трудности маминой жизни. Я напомнила Марине о ее драме про мамину судьбу, которую мы делали в технике драмы предков. Этой короткой маркировкой я хотела актуализировать и “подвязать” к данной работе воспоминания о том, что все-таки мама не такая злодейка, а просто она была такая, какой ее сделала жизнь...

Е.М.: В таких ситуациях, если, предположим, не было предыдущей драмы с исследованием роли мамы и сложностей ее жизни в достаточном объеме, вместо напоминания об уже выясненных обстоятельствах, объясняющих ее неправильное поведение, мы, как правило, говорим протагонисту: наверное, у мамы были свои причины так себя вести, но... Это просто две разновидности работы. Их обычно приходится делать по отдельности.

Е.Л.: Для протагонистов с сильным чувством вины и тех, у которых, как у Марины, существует сильный запрет критиковать своих родителей даже в мыслительном пространстве, бывает особенно важно зафиксировать позицию директора — не осуждающую по отношению к родителям.

Е.М.: Психодрама дает для этого специфические возможности, потому что понятно, что сделать маме замечание директор не может, но дедушка — вправе. Это может быть мягкое замечание: “Ну что ты, в самом деле, ребенка...”. Дедушка критикует мамин стиль общения с дочерью не только мягко, но и по вполне конкретному поводу: оценивает действие, а не личность. Это, к слову сказать, одна из замечательных психодраматических возможностей допустить хоть какую-то дозу необходимой критики в адрес “неприкосновенных персонажей”: ситуация налицо, чувства и оценки конкретны и живы. Так и открываются некоторые клапаны в отношении заблокированных, сложных или амбивалентных чувств по отношению к родительским фигурам.

Е.Л.: К слову, о неосуждающем отношении к персонажам драмы, которые совершили что-то не то или не сделали чего-то важного по отношению к протагонисту в детстве. Хотелось отметить возможность дополнительного развития сюжета в этой или другой драме, — например, после критикующего маму замечания дедушки полезно поменяться ролями: протагониста из роли дедушки поместить в роль мамы. Нередко протагонист показывает, как мама “приходит в себя”, возвращается в нормальное состояние достаточно хорошего родителя, просит прощения и делает для ребенка все, что необходимо в данной сцене. И уже не нужно, чтобы протагонист в роли какого-то постороннего лица компенсировал нечто недоданное себе-ребенку: куда лучше это сделать из роли своей мамы. Это всегда предпочтительнее и оказывает более эффективное и сильное воздействие. Тогда роль спасителя или помощника становится уже не холдинговой ролью, а всего лишь ролью эксперта, мудреца, наставляющего на путь истинный. Тогда он уже не замещающая фигура, дающая любовь вместо собственного родителя, а всего лишь фигура, растапливающая лед, открывающая за­крытый клапан.