Когда в детстве мне позволили прекратить уроки игры на скрипке, поворот был сделан в сторону живописи. И это было более удачным решением, чем попытка сделать из меня скрипача. Мой отец, припомнив, что ребенком я любил рисовать, решил вместо уроков музыки учить меня живописи и рисованию. В качестве моего учителя был выбран художник Г. Он был холостяком тридцати пяти лет. Г. оказался очень своеобразным человеком, у него не было друзей ни женского, ни мужского пола, он едва ли вообще имел какую-то личную жизнь и не интересовался ничем, кроме живописи. В то же время он умел находить в жизни смешные стороны, умел развлекать людей короткими смешными историями, в которых проявлялась его наблюдательность и своеобразный юмор. Он сознательно избегал всех неприятных аспектов жизни и не выносил, например, когда кто-нибудь затрагивал в его присутствии тему смерти. В подобных случаях он пытался как можно скорее удалиться. Между нами сложились скорее дружеские отношения, чем отношения, обычно существующие между учителем и учеником. Когда Г. впервые пришел к нам, он был еще мало известен как художник-пейзажист. И лишь когда он начал посылать свои картины на выставки за рубеж, его работы получили всеобщее признание и в России. Он был награжден золотой медалью на международной выставке в Мюнхене и избран членом парижского осеннего салона. Отличительной чертой его метода обучения было то, что он не выказывал как своего одобрения, так и недовольства. Это имело определенные преимущества, поскольку художники, как правило, хвалят своих учеников лишь тогда, когда те рисуют в манере учителя. Соответственно студент, стремясь понравиться учителю, подражает ему и тем самым теряет свою собственную индивидуальность. Если, с другой стороны, его подвергают критике, то его удовольствие от создания картин или рисунков может существенно уменьшиться. Что касается меня, особенно после моих неудачных музыкальных уроков, то метод Г. был для меня наиболее подходящим. Хотя сам Г. был последователем преобладающего тогда стиля art nouveau, который казался мне слишком изощренным и лишенным чувства, он не стремился сориентировать меня в этом направлении или навязать мне свой способ видения. Несколько раз подряд Г. проводил лето в нашем имении, что позволяло мне рисовать вместе с ним на природе. Эти уроки никогда не длились более одного часа. Именно благодаря им я научился ловить определенные моменты изменения игры света в пейзаже и переносить это на полотно. Когда после смерти отца летом 1908 года я начал рисовать самостоятельно, мне вскоре удалось обрести свой собственный стиль. Я уже упоминал о своих детских попытках создавать музыкальные композиции. Вероятно, нечто, что было погребено еще в детстве, благодаря живописи вновь обрело жизнь. Можно сказать, что изменилось лишь средство, и музыка стала теперь пейзажной живописью. Особое значение здесь имеет, вероятно, и то, что пейзаж составлял неотъемлемую часть моих детских музыкальных импровизаций. — 55 —
|