|
Университетская учеба в России в то время организовывалась по курсам, каждый из которых длился два семестра. Все обучение в Юридической школе длилось четыре года. Для того чтобы перейти на второй год обучения, необходимо было сдать экзамены, по меньшей мере, по двум предметам - по собственному выбору. Я выбрал экономику и статистику и, после интенсивной трехнедельной подготовки, успешно сдал оба экзамена. Таким образом, вопрос о моей учебе был, наконец, улажен. Это обстоятельство, а также сосредоточенность на занятиях и тот факт, что я сдал экзамены, несколько улучшил мое психическое состояние, но, к сожалению, ненадолго. Я не могу припомнить, кому принадлежала эта идея, но было решено, что продолжать свою учебу я буду уже не в Одессе, а в Санкт-Петербургском, университете. Как раз в это время в Петербург приехал из Милана младший брат моей матери, дядя Василий. Он снял большие апартаменты, и было решено, что жить и вести хозяйство мы будем совместно. Я не вникал в детали этой договоренности, достигнутой между дядей и моими родителями. Основным для меня было то, что в Санкт-Петербурге мне не надо будет заботиться о квартире и пансионе. Продолжать учебу в Петербурге показалось мне заманчивой идеей, поскольку в родительском доме в Одессе все напоминало мне о смерти сестры. Благодаря изменению декораций я надеялся улучшить свое психическое состояние. Преимуществом было также то, что Юридическая школа в Санкт-Петербурге славилась именами ведущих педагогов и считалась лучшей в России. В то же время я не питал иллюзий насчет того, что дядя сможет понять мою депрессию. Он был экстравертом, проявлявшим интерес и понимание только в отношении конкретных, практических вопросов, не имея ни малейшей склонности к душевным исканиям или психологическим нюансам. Высокого роста, безукоризненно одетый, мой дядя имел достаточно примечательную внешность, а его низкий голос и серьезные манеры придавали ему очень авторитетный вид. В последних числах сентября 1907 года все трое — отец, мать и я - отправились в Санкт-Петербург У отца здесь было какое-то дело, а мать хотела увидеться с братом. По пути мы заехали в Москву, где отец хотел проконсультироваться о моем состоянии с врачом, которого хорошо знал и очень высоко ценил, Все, что я помню об этой московской консультации, так это момент, когда отец и доктор исчезли за дверью, прикрыв за собой дверь. Тем не менее, я смог различить несколько отдельных предложений, произнесенных моим отцом: «Он заторможен... он не может раскрыться... Мне кажется, лучшее, что он мог бы сделать,— так это по-настоящему влюбиться...» — 34 —
|