Человек-волк и Зигмунд Фрейд

Когда я получила «Воспоминания о моем детстве», я поняла, что уже во второй раз Человек-Волк должен был считаться с ограничением времени. На этот раз, как и в случае с несравненно более важным ограничением времени при прохождении анализа с Фрейдом он справился с ситуацией.

Диагностические впечатления

«Что случилось с Человеком-Волком? - часто спрашивали мои друзья.- Как он выглядит? Он здоров? Он не психотик? Каковы результаты его анализа с Фрейдом и с Рут Мак Брюнсвик?»

Для того чтобы дать верное представление о личности Человека-Волка, я должна описать его как в те периоды, когда он чувствовал себя более здоровым, так и во время ухудшения его состояния. Со времени нашего знакомства в 1927 году и до смерти его жены в 1938 году я никогда не замечала в поведении Человека-Волка или его разговоре чего-то такого, что можно было бы считать ненормальным. Он производил впечатление человека очень благовоспитанного и надежного, одет был всегда опрятно и соответственно случаю,- отличался вежливым и внимательным отношением к окружающим. Он был превосходным собеседником; однако мы мало говорили о себе — в основном об искусстве, литературе и психоанализе. Он был добросовестным учителем русского языка, хотя и ожидал от меня слишком многого; его немецкий - язык, на котором мы с ним говорили,- был превосходен, мой же скорее несовершенен. Я, например, помню, как спорила с одним русским человеком о таких словах, как Koloni-alwarengeschaft*, не имея ни малейшего представления о том, что означает это немецкое слово.

* Лавка колониальных товаров (нем.).

В 1938 году после самоубийства его жены я обнаружила, что его поведение, беседы, а также отношение ко мне совершенно изменились,— что отметила не только я, но и он сам. Он мог , говорить только о себе, о смерти своей жены и о своей жестокой судьбе. С этого времени он как бы сам определил мне роль своето психоаналитика, советчика и друга в одном лице. Мне кажется, он позволил мне наблюдать за своим состоянием, совершенно не пытаясь ничего исказить. В письмах Человека-Волка основной акцент всегда делался на его несчастьях и проблемах. Подобно ребенку, который, находясь в лагере или в школе-интернате, пишет домой о плохом питании, о дождливой погоде, о каком-то плохом мальчишке или о глупом учителе - вместо того, чтобы писать о веселых и интересных вещах, которые он там делает или изучает,— Человек-Волк пространно рассуждает в письме к им же самим назначенному психоаналитику об отрицательном больше, чем о положительном.

Человек-Волк остался интересным и привлекательным мужчиной, который сейчас уже значительно постарел, но по-прежнему выглядит значительно моложе своих лет. В периоды наиболее здорового состояния он общителен и любит компанию, дружелюбен к самому себе и к другим людям, с явной терпимостью относится к их безобидным — а иногда и не очень безобидным — выходкам. Возможно, это черта всех русских. (Об особенностях русских пациентов упоминали и Фрейд, и доктор Брюнсвик.) Достаточно только вспомнить об отношении семьи Человека-Волка к В. и к fata morgana* артезианских скважин. По всей видимости, никто из них не имел ничего против того, чтобы идея скважин просто растаяла в воздухе. Более того, они с истинным великодушием и вежливостью, которую так часто выказывают персонажи Достоевского, приняли В. на его собственных условиях, никогда не проявляя ни тени удивления или недовольства. Я редко слышала, чтобы Человек-Волк позволял себе в чей-то адрес действительно пренебрежительную критику, хотя некоторые из его замечаний, при всей их видимой безобидности и терпимости, на самом деле могли быть и уничтожающими. Тем не менее, когда он рассуждал о людях или проблемах, чувствовалось, что он всегда старается понять. Мотивы и смысл поведения — как своего собственного, так и других людей - он ищет в чисто психоаналитической интерпретации. Это не означает, что ему не хватает темперамента. Он описывал мне сцены и ситуации, включая бурные ссоры с женщинами, с которыми находился в близких отношениях. Это свидетельствует о том, что его «совершенно необузданная инстинктивная жизнь», как охарактеризовал ее Фрейд, все еще способна проявляться. Однако несмотря на всю свою необузданность в состоянии гнева, он рассказывал об этом, всегда сохраняя неожиданную объективность. Скорее всего, это было связано не только с проницательностью, но и с двойственностью его натуры, которая позволяла ему видеть обе стороны вопроса. Даже в период явных психических нарушений в 1926 году, когда он повредил нос, Человек-Волк, как сообщает нам Рут Мак Брюнсвик, осознавал, «что его реакция на это — ненормальна». В более благополучные периоды его мозг был обычно открыт, по крайней мере, двум интерпретациям одного и того же факта или идеи.