|
4 января 1950 г. Дорогая фрау доктор, в этот раз я должен сообщить Вам важные новости, которые, с одной стороны, делают меня счастливым, а с другой — беспокоят меня... На Рождество мне исполнилось шестьдесят три года (вскоре мне нужно выходить на пенсию)... Вы, конечно, знаете, что я никогда не интересовался бизнесом и что мне нелегко было работать в нем в течение всех тридцати лет. Уже в довольно зрелом возрасте, тридцати трех лет, мне пришлось начать новую жизнь в чужой стране и с больной женой на руках. И это после пережитых мною жестоких неврозов, а также полной потери большого состояния. В действительности для меня была мучительна не так потеря состояния, как утрата свободы и возможности посвятить себя приносящей удовлетворение интеллектуальной или творческой деятельности. И вот теперь, через полгода, я снова буду свободен! Конечно, это приятно, хотя тридцать лет, проведенные в конторе, все равно не вернуть; и как можно начать все сначала в шестьдесят три года, да еще в такие тяжелые времена? Итак, этот далеко не самый приятный тридцатилетний сон, наконец, заканчивается. Кроме того, я рад уйти на пенсию еще и потому, что мои головные боли не проходят, временное облегчение приносят лишь порошки, но это не может продолжаться бесконечно. В этом положительная сторона события. Отрицательное выясняется, когда берешь в руки карандаш и начинаешь считать. Оказывается, что я теряю треть того дохода, который имею сейчас. Если не считать одежды, в ужасном состоянии находится и моя квартира. А еще я думаю о том времени, когда постареет и станет еще более болезненной моя мать... Одним словом, борьба за жизнь начинается вновь... 24 июля 1950 г. Что касается меня, то я снова и снова убеждаюсь в том, что никогда не оправлюсь после потери моей жены. И я часто думаю о том, насколько одиноким будет вечер моей жизни. Сейчас, когда у меня больше досуга, эти мысли все более настойчиво проникают в мое сознание. Это связано с тем, что я снова переживаю эмоциональный кризис и почти всегда в состоянии меланхолии. 21 сентября 1950 г. К сожалению, я должен сейчас сообщить, что уход с работы - а я дома уже четыре месяца - оказал катастрофическое воздействие на мое эмоциональное состояние. Меня охватила taedium vitae*, и, просыпаясь каждое утро, я содрогаюсь при мысли, что мне снова придется пройти через «целый день» - с утра до вечера. Затем, подобно всесокрушающей волне, накатывается приступ отчаяния — жизнь кажется чудовищно отвратительной, а спасительная смерть — прекрасной. Может быть, это «меланхолия старости»? Но действительно мучительно сознавать, что приближаешься к последним годам своей жизни, а так и не совершил ничего особенного, всегда одни лишь неприятности, а теперь, скорее всего, обречен на многие годы одиночества без цели и надежды. Для чего? Возможно, очень разумным был обычай в раннем периоде человеческой истории, когда старых людей уводили в пустыню и здесь позволяли им умереть от голода. — 239 —
|