Человек-волк и Зигмунд Фрейд

Человек-Волк часто писал мне об этом друге, а также о других своих знакомых, мужчинах и женщинах, о различных поворотах во взаимоотношениях с ними. Часто он также интересовался нашими общими друзьями, моей семьей и моей работой, и внимательно отвечал на все, о чем я ему писала. В письме от 6 декабря 1962 года он комментирует мою работу как школьного консультанта-психиатра. «Я совершенно согласен с тем, что с неврозами и психическими болезнями лучше всего бороться в детстве - в период их формирования. Когда пытаются реконструировать детские неврозы спустя двадцать, тридцать или более лет, то сталкиваются с необходимостью иметь обстоятельные доказательства. Из правовой практики известно, насколько часто убедительные доказательства могут приводить к неправильным заключениям, поскольку человек вынужден при этом выводить причину из следствий. Однако одни и те же факты могут приводить к различным причинам или, соответственно, возникнуть из различных обстоятельств, которые люди склонны забывать. Кроме этого, было бы намного проще и успешнее лечить психические заболевания именно во время их возникновения, а не несколько десятилетий спустя, когда все виды анормальностей консолидировались и, в определенном смысле, стали второй натурой невротика». В другом месте Человек-Волк пишет: «Меня также очень интересуют детские неврозы, особенно — мои собственные. Поскольку, с одной стороны, эти ранние эмоциональные нарушения содержат в себе так много загадок, а с другой стороны - во многом проливают свет на более поздние неврозы».

Если не считать этих замечаний, Человек-Волк мало упоминает о своем детстве, но одно интересное письмо, написанное, как и выше процитированное, в ответ на какую-то информацию от меня, заполняет небольшой пробел в его «Воспоминаниях моего детства»:

6 июля 1963 г.

Я очень хорошо помню, каким образом в детстве ломал себе голову над проблемой, каким образом в этот мир приходят дети. Мы с сестрой очень часто говорили об этом и даже условились, что первый, кто узнает решение этой загадки, немедленно сообщит другому. Позже сестра рассказала мне, что говорила об этом с няней нашей маленькой кузины, и та все ей объяснила, однако сестра не нашла возможным открыть мне этот секрет. Я был страшно расстроен, но сестра не уступила мне, и лишь после того, как я поступил в гимназию6, мои товарищи просветили меня во всех этих вопросах.

До того, как Человек-Волк начал писать свои «Воспоминания», он, казалось, избегал упоминаний о своем детстве и о прошлом вообще, если не считать смерть его жены. Иногда он обращался к темам, которые мне были известны,— самоубийство его сестры, его психоанализ и возвращение в Вену в конце первой мировой войны. Однако он мало говорил о своей прежней жизни, даже не называл имен сестры и жены. Его рассказы касались большей частью насущных личных проблем или того, что произошло совсем недавно, хотя они и не ограничивались сферой личного и конкретного,— его всегда интересовало искусство и все, имеющее отношение к психоанализу. В то же время, его интерес к областям, вызывающим всеобщее внимание — в частности, к политическим и международным проблемам,— носил, как мне казалось, довольно ограниченный характер. После смерти жены такое безразличие я считала результатом личной трагедии, он не мо! интересоваться чем-то другим. Однако отсутствие заинтересованности было характерно для всей его жизни до и после смерти его жены. Его «Воспоминания, 1914-1919» сообщают о потрясших в те годы мир событиях совсем немного. Правда, именно я убедила Человека-Волка обратиться к повествованию личного характера, что ему импонировало; тем не менее, многие люди и в своих личных мемуарах едва ли смогли бы до такой степени обойти события национального и мирового масштаба, как это сделан Человек-Волк. Его безразличие настолько велико, что он даже не рассматривает влияния этих событий на свою личную жизнь. Мы тщетно пытались найти у него какие-либо жалобы на Русскую Революцию и потерю состояния. Однажды Человек-Волк рассказал мне, что Фрейд и другие люди удивлялись, что для него так мало значил переход от очень большого богатства к бедности. «Потому что это было чем-то таким, что просто со мной случилось,— объяснил он. — Я не был за это в ответе; не мог волноваться, что где-то допустил ошибку; я не чувствовал себя виноватым. Мы, русские, устроены именно так. Мы очень легко можем адаптироваться, делать любую работу, которую нам удается получить, и при этом не насилуем себя». Я соглашалась с ним в том, что это действительно было справедливым в отношении всех известных мне русских эмигрантов. Безразличие Человека-Волка к мировым событиям распространяется на события после 1938 года (если не считать голода, к нему никто не мог быть безразличным). Он несколько раз упоминал о «холодной войне», о Венгерской революции и гораздо реже — о переворотах в Африке или где-нибудь еще. Однако в последние годы я заметила некоторые изменения. Его письма и беседы содержали больше информации о том, что происходит в мире, а иногда он упоминал о прочитанных им книгах об Австрии, Ближнем Востоке или даже о Вьетнаме.