Дедалом) является прежде всего молодым человеком, идентифицирующимся с религиозной установкой до тех пор, пока, пробуждаясь к ощущению себя как художника, он не пришел к эстетической установке как культурному компасу в своем жизненном путешествии. Вместо того чтобы вести его к самообнажению, отчуждению от жизни и эскапизму, эта новая установка избавила его от зависимости от родителей. В своем дневнике Стефан заявляет о своем сознательном решении стать литератором и мастером в этом занятии: Приветствую тебя, о Жизнь! Я иду к реальности опыта и кую в кузнице своей души несотворенную совесть своей расы... Старый Отец, древний Создатель, будь со мной отныне и навсегда в этом добром начинании [48] Джойс выбрал дорогу, которая, хотя и кажется лабиринтом, сегодня может быть уверенно признана как имеющая точное направление, определенный ориентир. Его творческая судьба, как ясно продемонстрировали Джозеф Кемпбелл и Черри Робинзон, была подобна судьбе других революционных писателей его поколения, таких, как Т.С. Элиот и Томас Манн. Первейшей задачей этого поколения было разрушить декадентские художественные формы культуры среднего класса XIX века, причем выставляя бессознательные ^подавленные» элементы личности, так хорошо известные нам из психоаналитической теории, которые Юнг называл личным бессознательным. Эти писатели показали, что этот аспект бессознательного был подавлен как многими правилами приличия среднего класса, так. И просто некоторыми личными проблемами. Джойс пересекает эти границы в «Улиссе», и эстетическая позиция, выраженная в «Портрете художника», меняется, становясь менее лично обусловленной, и, в конце концов, смещается на более глубокие слои культуры в «Пробуждении Финнегана». Это приводит к ирландской кельтской истории, воплощенной в древней героической фигуре Финна Мак Кула, и предполагает паттерн смерти и перерождения (здесь каламбур: «Финнеган» — Finn Again (англ. «снова Финн»)), возникающий из архетипа внеличностного культурно-исторического уровня. И мы понимаем, что сам Джойс, художник (Стефан Дедал), целиком занят выковыванием «несотворенной совести» своей расы. Не уходя в мир литературной критики, где так много различных противоречивых точек зрения, я думаю, что эти примеры, хотя и довольно краткие, ясно показывают одну вещь: что эстетическая позиция, приспособленная к данной традиции данного периода времени, является универсально переживаемой всеми, кто восприимчив к этому аспекту культурного паттерна. Хотя это можно различным образом доказывать, по-разному выражать и, конечно, также различным образом воспринимать, эстетическая задача любого отдельного художника в любое определенное время, видимо, в большей степени зависит от его сознательной воли, а не от вдохновения. Его истинное призвание, как было у Джойса, заявляет о себе заранее. Хотя цель может и не быть достигнута, стремление к ней является имплицитным от начала до конца. — 34 —
|