— Какую анкету? — А вот эту анкеточку и половину условной единицы за марочку, пожалуйста. — Какую марочку? — Послушайте, вы посторонний? — Да, вроде бы. — Тьфу ты, уже сомневается. Вы посторонний или нет? — Видите ли, я иностранец в некотором роде. И почтение пришел свое засвидетельствовать. — Послушайте, гражданин, вы мне мозги не пудрите, зубы не заговаривайте. Ты мне пыль в глаза не пускай, а говори по существу. А то ишь, лапшу на уши вешает. — А вы бы не могли повежливей? — Ишь, ишь, ишь, обидчивый нашелся. Ну иди и жалуйся. Деликатный какой. И не тронь его. За столом теперь уже и не крыса сидела, а дородная женщина с красным лицом и вздувшейся шеей. Она брызгалась слюной и яростно вращала круглыми глазами. Она вращала ими все быстрей и быстрей, так, что казалось, будто они сейчас из орбит выскочат и пойдут скакать по полу. Через несколько секунд дама уже сидела молча, вращала глазами, а изо рта у нее торчала детская соска. Но вскоре соска округлилась в розовый пятачок, а вместо дамы оказался передо мною розовый поросеночек в белоснежном чепце. Поросеночек хрюкнул и удалился прочь, весело помахивая хвостиком, а на том месте, где он сидел я увидел табличку: ГРАЖДАНЕ ПОСТОРОННИЕ, НЕ ПУДРИТЕ МОЗГИ, А ПЛАТИТЕ ПОЛ УСЛОВНОЙ ЕДИНИЦЫ ВЗНОСА. Я достал две помятые бумажки. За столом снова восседала крыса. Она выписала квиточек, и мы молча расстались. Когда я вышел из комнаты, то понял, что заблудился. Во все стороны тянулись мрачные коридоры, откуда тянуло сыростью, запахом залежавшейся бумаги и чернилами. То место, где я стоял, прежде чем войти в комнатку, бесследно исчезло. Выручила летучая мышь. Она как раз пролетала мимо, и, видя мое замешательство, приземлилась рядом и спросила участливо. — Заплутал, милок? — Заплутал, бабушка. — Это у нас всегда так. Явления такие тут обычными почитаются. А я вот уже сколько годков здесь прожила, а все никак привыкнуть не могу. Тут надо держать ухи востро. Бывало, залетишь к подруге на чердак поболтать малешко, а через пять минут глянешь — и не чердак вроде, а заместо подруги самый что ни на есть враждебный тебе элемент сидит. Я уж и так, бедная, извелась за временем-то гоняться. Утром встанешь в девять. Не успеешь причесаться, уже пять вечера. А бывает тянется и тянется день, а на часах и пяти минут не прошло. Вот и думай, то ли время врет, то ли часы. — Простите, — вежливо перебил я ее монолог, — а вы не подскажете, как мне почтение засвидетельствовать. Я приезжий, и с вашими обычаями еще не совсем знаком, и потому мне трудновато приходится на первых порах... — 98 —
|