|
В такие мгновения становилось ясным, что и Лео находился в нарциссическом пузыре. Он явно был столь напуган тем, что я могу засомневаться в любви и стабильности, которые временами он испытывал, что подобная крайняя форма нарциссизма оказывалась его спасением, существенно изолируя его от контакта со мной. Как и с Наоми, это чувство странности, доминировавшее во время общения с ним, означало просачивание с психотического уровня тревожности, которое его защиты пытались законтейнировать. После того, как мы вместе поразмышляли о нашем опыте пузырного переноса, Лео смог понять, что ту же самую защиту он исполь- 88 зовал с женой. Когда он говорил с ней, он обычно вовсе не говорил с ней, потому что, в действительности, он сам был и оратором, и слушателем. Он мог заметить, что просто сводит ее с ума тем, что ведет себя так, будто говорит с ней, и давая ей двойное послание. Более того, Лео смог увидеть, что его навязчивое желание говорить было частью поля слияния между ним и женой; он чувствовал тягу к ней, словно магнитную силу, гораздо большую, чем уровень функционирования его эго, силу, которая могла уничтожить любое чувство идентичности, ощущаемое им. Его нарциссический пузырь. был защитой против уязвимости и крайней тревоги, сопровождавшей это состояние. В другое время, когда его крайняя нарциссическая защита не была необходимой, Лео в большей степени мог размышлять о природе поля между ним и женой. Поле между нами на сессиях тоже стало ценным источником информации о ткани комплекса слияния. Годами я бился с моими внутренними реакциями на Лео и на странную природу его долгоиграющей жалобы — «она отказывается дать мне хоть сколько-нибудь власти» — как будто кто-то мог наделить его его же мощью и властью. Затем, на одной из сессий, я выбрал иной способ видения, решив посмотреть вовне, в поле. Я несколько снизил уровень внимания и сконцентрировался на пространстве поля между нами, чтобы посмотреть, смогу ли я воспринять его энергии и паттерны. Потребовалось некоторое время, чтобы начали возникать образы. А потом я описал ему это переживание, как смог: «Сейчас между нами словно некая чувственная ткань; она здесь, и в то же время я чувствую нас ментально разделенными, может быть и не совсем, но связь едва намечена». Я никогда раньше этого не видел, может быть, потому что не пытался, или потому, что поле никогда не давало возможности воспринять это. Лео обнаружил, что тоже мог ощущать тонкую чувственную ткань, соединяющую нас. Мы чувствовали эту ткань, как если бы мы вместе находились внутри чего-то, а потом оба заметили, как это чувство нахождения «внутри» изменилось немного, так что, ощущая себя как бы на поверхности этого «контейнера», занимающего пространство между нами, мы могли отметить и нашу далекую ментальную связь (все та же динамика бутыли Кляйна, описанная в случае Кайла в главе третьей). — 61 —
|