Пузырная структура была «замещающей кожей», отличной от любых других проявлений так называемого нарциссическо-го переноса, известных мне до сих пор, хотя позже я наблюдал подобное и в других случаях66. К примеру, моя работа с другим анализируемым, Лео, включала в себя идентификацию пузырной структуры, обнаружение комплекса слияния в основе ее и использование доступных коммуникативных инструментов тонкого тела для того, чтобы сдвинуть его из комплекса слияния по направлению к чувству самости. * * * Комплекс слияния во многом определял поле между Лео и его женой, отыгрывающей его динамику постоянно повторяющимся, истощающим способом. «Она яростно прилипает ко мне, но держит меня на расстоянии», — жаловался он. Тем временем, его собственный ужас перед сепарацией удерживал его в слиянии с 87 женой узами отчасти любви, но по большей части ненависти. Он отчаянно искал автономии, но в то же самое время липнул к ней. Лео и его жена хватались за каждое мгновение взаимного спокойствия и любви, как будто это были спасательные плоты во время шторма, силу которого они отрицали. Однако отсутствие отзеркаливания и ощущение критики со стороны другого растворяли любое свежеиспеченное чувство связи, которую им удавалось сотворить. Во время этих болезненных эпизодов Лео размышлял о том, чтобы разъехаться, не видя никакой ценности в браке, сопровождавшемся для него в основном болью, потерей энергии и истощением. Однако после нескольких недель полного отсутствия отношений паре всегда удавалось вновь прийти к хрупкому перемирию, обычно достигаемому сексуальной связью. В этих случаях Лео мог начать сессию словами о том, что сейчас он чувствует свою преданность браку и подъем. Он рассказывал о планах купить вместе с женой новую квартиру, объясняя, что хочет полностью быть приверженным браку и «дать ему новый шанс в этом году». Он говорил, что недоумевает, зачем вообще ему нужна терапия. И всякий раз он произносил это как в первый раз, тогда как фактически эти слова и чувства стали устоявшейся моделью. И это делало подобные эпизоды странными: когда он был счастлив и исполнен оптимизма, он не помнил о времени в промежутке, как и не осознавал, что столь же оптимистичным он уже бывал — много раз — и всегда терпел крах. Я в таких случаях чувствовал, будто работа, проделанная нами во время «плохих» периодов, полностью стерта, словно бы лишена истории. И точно так же, как с Наоми в ее «пузыре», я думал: «Неужели он и вправду все это говорит?» — 60 —
|