84 Вместо этого преобладающей становится эмоциональная болтанка, едва поддающаяся рефлексии. На картах древнего мира можно увидеть змею, обвившую известный мир, и хаос — вне круга. Самость человека тоже имеет пределы того, что может упорядочить. Эти пределы могут быть постоянно расширяющимися, во многом подобно тому, как первооткрыватели расширяли границы когда-то известного. Однако хаотические состояния, и особенно травма оказываются труднопреодолимым препятствием для такого расширения. На раннем этапе терапии Наоми я обычно мог вполне успешно сконцентрироваться на том, что способен был вместить, и исключал то, чего не мог удерживать. В те годы я не мог установить связь с этими странными моментами (или состояниями) противоречивых оппозиций, которые возникали иногда как застылые состояния немоты, когда я чувствовал себя физически привязанным к ней, даже пойманным в капкан, плененным слушателем. Вот несколько примеров из моих заметок, сделанных после сессий. «Мне никогда не нравится то, как я встречаю ее в приемной. Я чувствую, как фальшивлю, когда пытаюсь бурно проявлять свои чувства, и какой я убогий скупец, когда сдерживаюсь. Я боязливо открываю дверь в приемную, никогда не зная, «правильно ли я сделал». Я верю, что она наблюдает и подсчитывает, и ей точно известно количество единиц энергии, которую я испускаю, но она мила и улыбается, хотя я и вижу, как она измучена. И вот она в кабинете, сидит и говорит. Ее хорошее настроение сохраняется, но я знаю, что это скоро пройдет. Упомянет ли она что-нибудь о том, «каким я был» в приемной? Однажды она сделала это, и продолжает тренировать мою способность приветствовать ее — прося меня выказывать удовольствие от ее прихода и сравнивая меня с учителем йоги, который встречает ее с таким счастьем; а потом она произносит: «Как славно я себя чувствую, когда прошу того, чего мне хочется». Она всегда просит, чего хочет. Я не знаю никого другого, кто бы спрашивал о тех вещах, что просит она. В тот момент я надеялся, что она не спросит меня, что я чувствую по поводу ее просьбы, потому что чувствовал я себя как зритель шоу уродцев, и сознавал, что сам тоже уродец. Я чувствовал себя странно, когда она говорила, удивительно нереальным. Всякий раз, когда она входит в мой кабинет из приемной, я издаю легкий вздох. Мне кое-что могло бы и сойти с рук; но я никог- 85 да не уверен. Я никогда не настоящий. Хотелось бы мне, чтобы это легкое чувство нереальности, фальшивости было самым худшим из того, что я испытываю. Но я скрываю то, что на самом деле чувствую, не чувствуя. Я абсолютно ничего не чувствую к ней, и это начинается в приемной». — 58 —
|