|
В этой истории мы видим также архетип старика в облике преступника, ввергнутого в перипетии и превращения процесса индивидуации, намеки на который простираются вплоть до Хормусты2. В упомянутой ранее русской сказке о лесном царе последний, наоборот, оказывается сначала услужливым и благодетельным, однако потом он уже не собирается отпускать своего батрака, так что фабула рассказа состоит в разнообразных попытках юноши вырваться из лап Примеч. ред. 'Marchen aus dem Balkan. S. 177. ^ормуста — верховное божество у монголов. О феноменологии духа в сказках 317 колдуна. Место поиска замещает побег, однако кажется, будто последний приносит те же барыши, что и отважное поисковое приключение: герой в конце концов женится на дочери короля. Колдун же должен довольствоваться ролью одураченного черта. 4. ТЕРИОМОРФНАЯ СИМВОЛИКА ДУХА В СКАЗКАХ Описание нашего архетипа не было бы полным, если бы мы не помянули еще об одном особенном способе его проявления, а именно о проявлении этого архетипа в животной форме. Последняя — в общем и целом — принадлежит к териоморфизму богов и демонов и также имеет психологическое значение. Животный облик как раз указывает, что обсуждаемые содержания и функции пребывают во внечеловеческой области, т. е. по ту сторону человеческого сознания, и потому соучаствуют, с одной стороны, в демонически-сверхчеловеческом, а с другой — в животно-подчеловеческом. При этом нужно принимать во внимание, что такое разделение имеет ценность только в рамках сознания, где это отвечает необходимому условию мышления. Логика гласит: tertium non datur', т. е. мы не можем представить себе противоположности в их единобытии. Другими словами, снятие все же существующей антиномии мы можем полагать только за постулат. Для бессознательного, однако, это ни в коем случае не так, и категория бытия для него не исключение, так как его содержания — все до единого — парадоксальны и антиномичны в самих себе. Если кто-либо по неведению психологии бессознательного хочет составить себе представление об этом положении вещей, то ему рекомендуется проштудировать христианских мистиков и индийскую философию. Там он найдет ярчайшие проявления антиномичности бессознательного. •Tertium non datur (лат.) — третьего не дано. Логический принцип исключения третьего. — Примеч. ред. 318 Хотя старик в только что изложенных сюжетах демонстрирует в большинстве случаев и человеческую наружность, и манеру обхождения, но все же его колдовские способности, включая духовное превосходство, указывают на нечто сверх- или над- или недочеловеческое в добре и зле. Его звериный аспект не означает умаления его ценности ни для примитива, ни для бессознательного, т. к. в некотором отношении животное ведь превосходит человека: оно еще не запуталось в своем сознании и не противопоставляет свое своенравное Я той силе,, которой оно живет, но исполняет волю — в нем господствующую — почти наилучшим образом. Если бы животное было сознательным, то оно было бы благочестивее человека. Легенда о грехопадении содержит глубокое наставление; не является ли она выражением смутного предчувствия того, что эмансипация Я-сознания представляет собой дело Люцифера. Всемирная история человечества с самого начала состоит из противоречия между чувством неполноценности и самопревозношением. Мудрость ищет середины и расплачивается за это смелое и рискованное предприятие сомнительным родством с демоном и зверем и потому страдает превратным истолкованием морали. — 226 —
|