|
'Лук., 16. — Примеч. пер. 286 К. Г. ЮНГ Он — осеняющий. Учитель и наставник, психопомпос (проводник души), чьей персонификации не мог избежать даже «разрушитель скрижалей» Ницше: и он объявил-таки Его перевоплощение в Заратустре (которое по духу чуть ли не превосходит гомеровскую эпоху), сделал Его провозвестником своего собственного «дионисийского» озарения и экстаза. Правда, Бог для него умер, и демон мудрости стал, так сказать, воплощением Бога, когда он говорит: Вот стало-Одно — Двумя, И Заратустра проходит мимо меня. Заратустра для Ницше — более чем поэтическая фигура, он — невольное исповедание. Он также заблудился во мраке дохристианской жизни, оторванной от Бога, и поэтому открывшееся и озаряющее явилось ему как говорящий источник его души. Отсюда происходит иератический (жреческий) язык Заратустры, ведь он является стилем этого архетипа. При переживании этого архетипа современный человек испытывает древнейший способ мышления в качестве автономной деятельности, переживает ее только как объект. Гермес Трисмегист, или Toc герметической литературы, Орфей, Руамандрес и родственный ему Руаман Гермаса являются более широкими формулировками того же самого опыта. Если бы имя Люцифера не было таким предосудительным, то оно лучше всего подходило бы для этого архетипа. Поэтому я ограничился, назвав его «архетипом Старого Мудреца, соответственно Смысла». Как у всех архетипов, у этого также есть позитивный и негативный аспект на чем сейчас я не хотел бы останавливаться. Читатель най^ дет подробное изложение двуличности «Старого Мудреца» ? моем сочинении «О феноменологии духа в сказках». Описанные ранее архетипы — Тень, Анима и Мудрец — таковы, что выступают персонифицированно в непосред ственном опыте. Из каких общих психологических предпосылок вытекает их опыт, я пытался разъяснить раньше. То, чтс я сообщил, было чисто абстрактной рационализацией. Mo ' Райтценштайн понимает пастыря Гермаса как христианский текст, конкурирующий с Руамандрой Об архетипах коллективного бессознательного 287 жет быть, лучше изобразить процесс прямо, как он представляется в непосредственном опыте. В ходе указанного процесса архетипы встречаются в сновидениях и фантазиях в виде действующих личностей. Сам процесс изображается другим видом архетипов, которые в общем можно было бы обозначить как архетипы превращения. Последние являются не личностями, а, напротив, скорее типичными ситуациями, местами, средствами, путями и т. п., которые символизируют соответствующий вид превращения. Как архетипы личности, так и архетипы-превращения — это настоящие и истинные символы, которые нельзя исчерпывающе истолковать ни как знаки, ни как аллегории. Скорее, они настоящие символы, постольку поскольку многозначны, богаты предчувствиями и, в конечном счете, — неисчерпаемы. Основные принципы, начала бессознательного, несмотря на их понятность, — неописуемы (прежде всего, из-за богатства связей). Интеллектуальное суждение, конечно, всегда пытается установить однозначную связь между основными принципами, но тем самым утрачивает существенное; прежде всего надо себе уяснить, что одна только многозначность соответствует бессознательному, его почти необозримая полнота связей всегда разрушает любую однозначную формулировку. Кроме того, эти основания принципиально парадоксальны, так же как дух у алхимиков слывет за «senex et iuvenis simul». — 205 —
|