Наиболее бросающейся чертой в этой картине болезни оказывается настроение тоски и тревоги. Это настроение на первый взгляд походит на тревожность здорового, и больной сам говорит, что всегда был склонен к тревоге и его состояние только ухудшилось. Но для тревоги нет никакого внешнего повода и, тем не менее, она длится много месяцев, все усиливаясь. В этом — признак болезни. Сам больной, с другой стороны, называет причиной болезни грехи своей юности. Ясно, однако, что они, если и имели в действительности место, не особенно беспокоили его до болезни; его совесть проснулась лишь теперь. Его прежние поступки с этого момента представляются ему в совершенно ином, зловещем освещении; выступает тот симптом болезни, который мы называем “бредом греховности”. Результатом страха нужно также признать представление, что нечистый был в комнате, что его хотели утащить, что он отпал от Бога. С настоящими галлюцинациями в этом случае мы не имеем дела; больному лишь “так казалось”. Больной живо чувствует также происшедшую с ним перемену; он чувствует себя “не так, как раньше”. Однако в деталях он не в состоянии правильно оценить патологический характер своих идей греховности и своих страхов. Нарисованную здесь, чрезвычайно часто встречающуюся картину болезни, мы обозначаем известным и каждому неспециалисту, взятым от древних именем — меланхолия, что должно обозначать причинную ее зависимость от “черной желчи”. Дело идет здесь о постепенно развивающемся тревожном и тоскливом настроении, которое сопровождается затруднением и однообразием мышления и неспособностью к целесообразной и продуктивной работе, чем сопровождается также и обоснованная подавленность у здоровых. Мы говорим здесь об аффективной “задержке” мышления и воли, которая весьма тяжело отзывается на сознании больного благодаря затруднению собрать свои мысли, принять и провести в жизнь решение. Обыкновенно появляются также и всякого рода бредовые представления. Чаще всего идеи греховности, далее ипохондрические идеи, бред, что больной никогда больше не выздоровеет, никогда больше не будет иметь испражнений и т. п. К этому далее присоединяется боязнь обеднеть, умереть с голоду, быть привлеченным к суду, заключенным в тюрьму, быть казненным. Вследствие внутреннего беспокойства и мучительных представлений у больных почти всегда возникает желание больше не жить, так что они весьма часто покушаются на самоубийство. Эта опасность безусловно требует лечения меланхоликов в закрытом учреждении; в домашней обстановке надежный надзор в течение продолжительного времени просто-напросто невозможен. Наиболее опасно состояние больных в начале и к концу болезни, когда менее выраженная задержка воли не лишает их вполне способности к действованью. Поэтому нужна большая осторожность при выписке, которая нередко может способствовать у сознательных и кажущихся вполне выздоровевшими больных осуществлению скрываемого ими плана самоубийства. Часто врач оказывается действительно в тяжелом положении, когда больные свою внутреннюю тоску объясняют условиями больничной жизни и, говоря о сильнейшей тоске по дому, настоятельно стремятся выписаться. Если родственники уступают этому кажущемуся вполне естественным и правильным требованию, то обычно скоро наступает, как следствие, ухудшение состояния. — 7 —
|