Из первой группы Вы имеете перед собой сначала учителя 31г. (случай 61), который 4 недели тому назад по собственному почину пришел в клинику, чтобы здесь лечиться. Этот человек стройного, худого сложения при телесном исследовании, кроме низкого лба, небольшой разницы зрачков, живых коленных рефлексов не обнаруживает достойных внимания расстройств, однако пульс его во время исследования достиг 120 ударов, признак большой эмоциональной возбудимости. И на самом деле, больной, когда собрался сюда прийти, пришел в живейшее возбуждение, беспомощно упал на кровать и был того мнения, что демонстрация на лекции будет стоить ему жизни. Он просил, чтобы ему позволили уже до начала лекции сесть в аудитории, чтобы слушатели постепенно приходили при нем, так как он не в состоянии так внезапно очутиться перед таким множеством людей. Больной совершенно рассудителен, ориентирован, последователен в своих показаниях. Он сообщает нам, что одна из его сестер больна так же, как он. Начало своей болезни больной относит ко времени лет 11 тому назад. Так как он был очень одарен, то сделался учителем, и ему приходилось много работать умственно, чтобы сдать свои экзамены. Постепенно у него стала возникать боязнь, что у него какая-то тяжелая болезнь и что он умрет от разрыва сердца. Никакие врачебные заверения и исследования не в состоянии были его успокоить. Однажды он 7 лет тому назад внезапно вернулся со службы домой, потому что испугался, что он скоропостижно умрет. Потом он обращался ко всевозможным врачам, много раз брал продолжительный отпуск, и действительно поправлялся немного, но каждый раз опасения очень скоро появлялись снова. Мало-помалу к этому присоединилась боязнь перед собраниями людей; он также не мог один идти по большим площадям или широким улицам. Далее, он избегал ездить по железным дорогам из страха перед столкновениями и крушениями, не хотел ехать в лодке, потому что она может опрокинуться. На мостах, при катании на коньках на него нападал страх; наконец, это был страх перед самим страхом, который при всевозможных обстоятельствах вызывал у него сердцебиение и чувство стеснения. Это не улучшилось и после его женитьбы, 3 года тому назад. Он жил в семье хорошо, был уживчив и покорен, “но только слишком мягок”. По дороге сюда, когда он, наконец, решился искать помощи у нас, он дрожал от смертельного страха. Больной сам называет себя трусом, и говорит, что он при значительной умственной трудоспособности всегда боялся всевозможных болезней, чахотки, разрыва сердца и т. п. Он понимает всю болезненность этих опасений, но не может от этого освободиться. Эта боязливость очень сильно проявлялась и во время наблюдения в клинике. При каждом врачебном назначении, ваннах, обертываниях, лекарствах он начинал опасаться, не было бы это слишком сильно для него и не подействовало бы ослабляющим образом; всегда вблизи должен был находиться служитель на случай, если он забеспокоится. Вид других больных сильно волновал его; когда он гулял в саду с запертой калиткой, его мучил страх, что он не будет в состоянии выйти оттуда, если с ним что-нибудь случится. Наконец, при прогулках он не осмеливался далеко отойти от здания, дверь за ним всегда должна была оставаться открытой, чтобы в случае необходимости можно было броситься туда. Он просил для успокоения давать ему с собой бутылочку “синего электричества”, которую он принес с собой. Иногда у него внезапно делалось сильнейшее сердцебиение, хотя он сидел. Несколько небольших amie повергли его в такой страх, что он из-за них не мог ни гулять, ни спать. Ему казалось, что его взгляд стал как-то мутен; он думал, что это начало душевного расстройства, которое у него здесь наверное разовьется. — 161 —
|