Культура и вырождение

Все это давало возможность сделать еще до войны тот вывод, что весьма распространенная в то время боязнь вырождения отнюдь не являлась аргументом в пользу этого вырождения. Да, кроме того, эта боязнь была даже не новой, еще Kant должен был отмахиваться от воплей на тему о прогрессирующем одичании нашего народа, a Hufeland жаловался в то же самое время, что «это поколение вырождается, превращается в какие-то призраки». Боязнь вырождения была просто той случайной фермой, в которой проявилось у нас основное пессимистическое настроение всех переходных эпох. «С обществом дело обстоит так же, как и с индивидуумом», писал перед войною Hoche, «внешнее благополучие и отсутствие неотложных забот предрасполагают его к горестному самонаблюдению и ипохондрическим жалобам». His же объявил еще раньше, «что и вся нервность исчезает как только нас схватят за шиворот».

Так что уже в то время можно было доказать, что большинство нервных симптомов довоенного времени излечимы. Я сам высказался в первом издании этой книги (1911) даже в том смысле, что, по всей вероятности, они исчезли бы совершенно внезапно, «если бы нас постигла война или вообще какая-нибудь серьезная опасность».

И вот война началась, а с нею и бесконечные бедствия. Освободились ли мы по крайней мере от боязни вырождения?

Разговоров на эту тему стало, несомненно, меньше. Самолюбование, ипохондрические жалобы, игра противоречивыми настроениями, страдальческое отношение к жизни — все это исчезло в 1914 году разом и, как мне кажется, не возвращалось до сих пор в сколько-нибудь значительных размерах. Теперь у нас пропала и «уверенность в завтрашнем дне» («Sekuntаt») — страх перед большевизмом, потеря состояния и постоянная социальная необеспеченность оказались чрезвычайно полезны многим нервным людям. Но в конце концов компетентных критиков и раньше не пугали все эти симптомы, и РСЛИ мы хотим подвести итоги войны в отношении проблемы вырождения, то придется считаться с гораздо более широким кругом явлений.

Возьмем нашу политическую эволюцию перед мировой войной: не доказывает ли она именно того, в чем обычно видят последнюю судьбу всех народов: старость, обессилив, упадок0 Быть может, неосторожно и рискованно браться вообще за этот вопрос, не будучи историком однако я касаюсь его лишь потому. что считаю его ложно поставленным. Мы ведь уже отвергли выше аналогию между жизнью народов и жизнью индивидуума. Однако, тот, кто признает ее, будет вправе сделать из истории Германии, с момента отставки Бисмарка и по настоящее время, какие угодно выводы, но только не тот, будто мы стали слишком стары, слишком зрелы. К тому же достаточно только поставить вопрос, как стало бы вести себя при таких же обстоятельствах современное Бисмарку поколение—без Бисмарка, разумеется. Вероятно, точно так же, как и мы: если бы тот Bethmann-Hollweg, который предостерегал в свое время Вильгельма I от австрийской войны и от Бисмарка, очутился тогда у власти, то могло бы придтись порядком плохо уже нашим родителям.