Великая ересь

Карл Густав Юнг «Misterium Coniunctions»

Костя, Гриша и Юра встречались за это время два раза. Первый – на вечере одноклассников, но пообщаться тогда не удалось. Второй раз – на Рождество, у Кости. Тогда Константин дал приятелям почитать распечатку своей повести о жизни и смерти Мартина Гуски и рассказал обо всём, что произошло с ним во время написании этой повести. Реакция друзей была разной. Юра восхищался, Гриша же молчал и хмурился. Вообще в них чувствовались перемены. Они уже не были, как все эти годы, взаимодополняющей парой философствующих интеллектуалов, понимающих друг друга с полуслова, когда каждый мог подхватить и развить любую реплику товарища. Юра, правда, по-прежнему с легкостью болтал о философии, вкрапляя в свою речь специальный слэнг и громкие имена. Гриша уже не то. Он всё больше превращался в моралиста. Выслушав историю Кости, он настойчиво предложил ему обратиться к знакомому ясновидящему магу, к которому он иногда направлял своих пациентов. Грише показалось, что случай с Натэллой и Зауром, когда Костя чудом остался жив, требует особого внимания. Ясновидящий, к которому Костя без энтузиазма сходил, подтвердил Гришины опасения. Гриша очень расхваливал этого мага, говорил, что, как минимум, восемьдесят процентов его толкований и предсказаний исполняются, но Костя пророчествами ясновидца не сильно озаботился – он не собирался больше связываться ни с Натэллой, ни тем более с Зауром, для которых он, собственно уже и не существовал.

И вот двадцатого марта друзья встретились вновь – на этот раз поздравить Гришу с тридцать первым днем рождения. Больше гостей не было. Светило петербургской психотерапии подарил друзьям свою книгу. За бутылочкой «Киндзмараули» поговорили немного о юнгианской психологии, Костя коротко рассказал о мистическом атеизме, Юра подхватил его идеи и перевел на свою любимую тему – критику расплодившихся эзотерических школ...

• Люди, сами не отдающие себе отчета в том, что они хотят, гонятся за разной экзотикой. А ведь всё, что нужно человеку и что составляет не аномальные, а нормальную его потребность, это, как ни банально, просто жить, но жить ярко и красиво, дышать полной грудью. – Согласился с Юрой Костик. – У меня создается впечатление, что почти никому это не удается, как будто наша планета покрыта какой-то пленкой, мешающей людям Жить с большой буквы. И начинаются поиски иных миров, экзотических способностей... Кто-то, столкнувшись с невозможностью жить на пике восприятия и открытости миру, уходит в глухую невротическую защиту или заболевает, иные ищут на свою жопу приключения, экстрим, а многие неприкаянные ударяются в поиски чего-то эдакого: благо рынок услуг в этой области наводнен до предела – тысячи гуру предлагают всё, что угодно. И очень мало кто может действительно помочь освободиться от этой пленки, заслоняющей собственно Жизнь...
• Я тебе скажу, что это за плёнка. – Живо отозвался Гриша. – Психотерапевтам уже сравнительно давно известно, что большинство из нас с младенчества несёт в себе программу «не живи», внедренную, как правило, родителями с первых дней жизни и передаваемую из поколения в поколение. Это фундаментальный запрет, от которого большинство из нас до поры до времени умудряются ускользать, прячась за другие, менее грозные программы: «не будь здоровым», «не люби и не будь близким», «не чувствуй», «не достигай успехов» и тому подобное. Вот тебе и бегство от Жизни: мы обложены со всех сторон. И программа «не живи» временами проглядывает у каждого: приступами депрессии, суицидальными настроениями, нежеланием жить. И, если защиты из других программ вовремя не сработают, человек следует «не живи»: смертельно заболевает, попадает под машину, сходит с ума и вешается... Большинство людей не доживает до генетически возможного возраста... И в последние годы это стало всё более явной тенденцией. Люди попросту не хотят жить!
• Ну, это ты хватил! – Юра усмехнулся, потягивая вино из бокала.
• Да нет, не хватил. Люди действительно не хотят жить. Не сознательно, конечно, в большинстве случаев не сознательно. Но бессознательно они соглашаются с программой «не живи», не противостоят ей, не изгоняют из себя. Ничто не происходит без сознательной или бессознательной санкции самого человека! И если человек умирает раньше срока, то будь уверен – он дал на это согласие, сдался, хотя, конечно, сознание его и будет протестовать...
• Позволь, но откуда берется эта программа «не живи»? – Спросил Костя.
• Очень просто. Большинство детей являются нежеланными для своих родителей, сколь бы они не пытались думать обратное. Ребенок нарушает покой внутреннего «ребёнка» самих родителей, и, как это кощунственно не прозвучит, этот внутренний «ребенок» желает устранить конкурента. Конечно, вы будете протестовать: материнская и отцовская любовь, и всё такое... Я не смею возразить. Но! Как бы не сильна была эта любовь, у самого идеального родителя случаются минуты, когда он, боясь признаться самому себе, отвергает своё дитя. Достаточно минуты подсознательного порыва: выраженного в мимике, взгляде... А сколь часто ребенок может слышать в свой адрес фразы, сказанные сгоряча, а иногда и от всего сердца: «И зачем я тебя родила!», «Лучше бы ты не появлялся!», «Ненавижу тебя!», «Что б ты сгинул!», «Из-за тебя ...». Всё! Этого достаточно. Младенец чрезвычайно восприимчив и даже мимолетный взгляд, не говоря уже о подобных фразах, воспринимает как заклятие. Взрослые для него волшебники, от них он полностью зависит. Несколько раз мать или отец сорвали на нём свою злость, ревность или отчаяние, - а с кем этого не случается, - и программка готова.
• Значит, говоришь, - человек подсознательно не хочет жить?
• И хочет и не хочет одновременно. И тут уж что пересилит: инстинкт жизни или программа. Повторюсь, от «не живи» можно спасаться, подставляя другие программы, что в конце концов и отражается в том, что по большому счету мы и не живем. Вот тебе и «плёнка», Костя! Я вам больше скажу, - Гриша откупорил бутылку «Алазанской долины», разлил по бокалам и нахохлился, как будто собрался открыть важную тайну, - Люди, точнее, почти каждый человек не хочет, чтобы существовало само человечество! Вот программа программ! По сравнению с ней индивидуальное «не живи» – ерунда! Я этому как раз в своей книге посвятил параграф. И корни этого коллективного желания самоуничтожения человечества где, как вы думаете? – Гриша лукаво посмотрел на Костю.
• В «Ветхом Завете» что ли?
• Умница. Именно там. Оттуда эта зараза. Конечно, противоядие против этого есть. Прежде всего, природное, биологическое. Ну, и как в индивидуальном случае, всякие альтернативные программы. Человечество постоянно балансирует на грани и, может быть, лишь святые старцы своими молитвами удерживают его на краю пропасти. Но в последнее время и их сил уже недостаточно – вагончик вовсю катится под уклончик, как это не печально. Чтобы не обезуметь, мы воспринимаем волну накатывающихся со всех сторон катаклизмов через призму психологических защит, но тот, кто не боится смотреть фактам в лицо, видит, что ситуация наша весьма плачевна.
• И что ты предлагаешь?
• А что я могу предложить? Я не святой. Я могу помочь лишь ограниченному числу людей избавиться от саморазрушительных программ. Что и делаю, слава Богу!
• Выпьем за то, чтобы таких людей было всё больше! – Предложил Юра. – Может быть успеет набраться некая критическая масса людей, которые своим осознанием перевесят бессознательную программу большинства...
• Вряд ли наберётся. – Мрачно произнёс Костя. – Таких людей должно быть, как минимум, сто сорок четыре тысячи, ежели верить Апокалипсису. А мне почему-то кажется, что цифра, названная Иоанном, совсем не случайна.
• Я думаю, что возможно и меньшее количество людей. Но это должны быть такие люди, которые до мозга костей, до глубин коллективного бессознательного отказались бы от личного и общего «не живи»...
• А я – оптимист. – Заявил вдруг Юра. – Я считаю, что мир спасет поэзия. А как говаривал Гельдерин, - «всякий человек живет поэтически»...
• Не понял! – Реагировал Гриша.
• А это Юра, видимо, Хайдеггера начитался. – Пояснил Костя.
• Да, его. – Согласился Юра. – А что, скажешь, он не прав?
• В контексте того, о чем говорил Гриша... Не знаю...
• Мне-то расскажите! Я у Хайдеггера только «Бытие и Время» читал. Пролистывал, точнее. – Гриша только сейчас отхлебнул вина, хотя тост Юра произнес еще минут пять назад.
• Хорошо, слушай. Существуют громкие метафизические слова: «Бог», «Идея», «Абсолютное», «Трансценденция», «Разум», «Бытие»... Существуют и научные понятия: реальности, пространства-времени, психики, рациональности... Но первые ничего не выражают, а вторые оказываются слишком узкими. Что можно сказать о метафизических терминах, кроме того, что они означают некие фундаментальные сущности? И разве можно принять за истину жизни какую-либо геометрическую аксиому? Возможно ли выразить непостижимое? Не следует ли, по совету Витгенштена, вообще молчать о том, о чем нельзя сказать ясно?
• Ну и... – Торопил Гриша. Костя и вовсе заскучал: «Опять начинается столь знакомое за эти годы и столь опостылевшее праздное философствование. Гриша только-только зацепил живую тему, а Юрка опять сведет всё к пустой болтовне!»
• Хайдеггер же, в поздних своих работах говорит о том, что молчащее бытие всё-таки звучит. – Продолжал невозмутимо Юра. - Этот тихий голос бытия, звон его тиши слышит поэт. Он соединяет свет неба и сияние накрытого стола, привычные вещи и божественную благодать. И это всё не фантазии, а проблески самого бытия в обычных вещах. Говор поэта призывает непостижимое: тайну смертных, милость богов, голос вещей, молчание мира. Язык только кажется изображением, выражением того, что есть, что можно оспорить или признать. Язык - это нечто бесконечно более серьезное, он течет в русле молчаливых допущений, в лоне молчащего бытия, которое смотрит на нас и говорит нам. Язык - место встречи четверицы мира, и поэтому любое слово - не просто знак предмета, но форма существования языка, - его дом - как говорил Хайдеггер. Поэты - не небожители и поэзия - не нечто, изолированное от человеческой жизни. «Поэтически живет человек на этой земле» - эти слова Гельдерина определили философию языка Хайдеггера, который во всем стремился указать поэтическую меру жизни. Это же определило позицию ученика Хайдеггера - Ганса Гадамера, создателя Герменевтики...
• Костя про нечто подобное еще в сентябре говорил. Про лексикоды... Ну и что из этого следует? – Гриша начинал горячиться.
• А значит это то, что современная философия всё больше смыкается с поэзией. А поэзия и есть противоядие против всяческих программ, типа «не живи»...
• Неубедительно. – Перебил товарища Гриша.
• Действительно Юра, туману ты напустил, но убедительности не хватает. – Костя, говоря это, в то же время удивлялся отдалению, которое произошло за эти полгода между друзьями. Много лет они пели, что называется, дуэтом и вот начались диссонансы... К чему бы это?
• Нет брат, всё куда как сложнее. Книгу я вам свою подарил, да только читать вы её наверняка не будете...
• С чего ты взял? – Пытался защититься Юра
• Не будете, не спорь. Я ведь не Хайдеггер и не Гадамер. Будет пылиться в шкафу, ну может перелистаете несколько страниц... Дело не в этом. Я заранее не в обиде. Поэтому вкратце расскажу, о чем там речь. А она там как раз о причинах, по которым нежелание человечеством жить сейчас усилилось до угрожающей черты. А дело в том, что мы живем в момент всеобщего господства частного интереса. Люди всё более привыкают жить каждый для себя. Причем даже для себя человек ставит не общие цели, а частные. И этот процесс все более обостряется... Общие категории, общие действия - все в большей и большей степени изымаются из обращения. Причем это происходит за счет идеологии частного, корни которой мы находим всё в том же «Ветхом Завете». И за счет постепенного вымирания общего. Вот, допустим, у нас сейчас вымирает общее образование. Сейчас выпускник ВУЗа - это не человек вообще образованный, а, например, «менеджер по». Его при этом достаточно добросовестно готовят. Он получает сертификат, диплом, приступает к работе, будучи абсолютно уверен, что он к ней способен. Но, быстро ломается, когда обнаруживается, что к этой работе он приступить не может, пока человек с оставшимся или чудом сохранившимся общим образованием его по месту не поставит. Нет, миллионы менеджеров, конечно, работают по очень частным задачам, но это не работа на какую-то общую цель, на масштаб...
• Это точно. – Заметил Костя. – Полноценно образованного человека, осознающего свою историчность и сопричастность к общему, к роду человеческому, нынче днём с огнём не найдёшь!
• Другая массовая форма господства частного интереса - это когда человек, связанный с общественной, с общественно-политической деятельностью - оказывается носителем конкретного частного интереса. Провозглашается нечто общее, но на поверку преследуется частный интерес. Если раньше мы наблюдали значительно более быструю трансформацию общества за счет просыпающегося там и тут общего интереса, то сейчас мы наблюдем его самоуничтожение, распад, из-за господства частного над общим. Актуальны такие вопросы, как распад экономики, появление новых горячих точек на территории России и вокруг, и, в конечном счете, вытеснение нашей цивилизации - цивилизации общества потребления, которая была преимущественно западной, - мусульманской, в которой деньги и частный интерес не являются столь довлеющими. Там обеспечены некие иные ценности, более общего характера. Наша же эпоха - эпоха абсолютизации частного в его частной форме.
• Я не понял только, причем тут «Ветхий Завет». – Вмешался Юра.
• А «Ветхий Завет» – это вообще диверсия планетарного масштаба, направленная на то, чтобы управлять обществом рабов, умело втюхивая им частный интерес и частного же Бога под личиной якобы Единого, который сам не отдает отчета в своих кровавых деяниях. – Пробовал пояснить Костя. Но Юра всё равно не понял связи. Повторно объяснять не стали – Гришу несло:
• Если истина состоит в том, что деньги - всеобщая форма частного интереса, то деньги, как мы сегодня это видим, превратились в частную форму частного интереса. Деньги, таким образом, превратились в отдельного бога, которому каждого из нас заставили молиться в одиночку. Обретая деньги, я не обретаю богатство своих связей с миром, я не становлюсь БОГАЧЕ, я не становлюсь ближе к Богу, а я становлюсь обладателем своей частности, исключительности. И проблем у меня не уменьшается. Если же у меня нет денег, то я чувствую уничтожение своей исключительности. Наше общество сейчас похоже на то, как представляют Вселенную после Большого Взрыва: все разбегаются как можно дальше друг от друга. И тут возникает очень интересная вещь: абсолютизация денег была бы невозможна, если бы они не рассматривались, как духовная инстанция. То есть, если бы их специально не обожествляли. Поэтому и бороться сейчас нужно не с деньгами, не с их системой распределения, а с процессом одухотворения частного интереса. С процессом идеологии, которая требует от нас, чтобы единственным высшим интересом для нас были деньги. Чтобы они были Альфа и Омега... При этом все остальное оказывается изъятым. Потому что, если частность абсолютизируется, если деньги становятся Альфой и Омегой, то не имеет смысл говорить о «нашем», общем - имеет смысл говорить о том, что у меня, в крайнем случае, учитывая, что у тебя и у него... Коммунисты, например, хотели сами построить рай на Земле, сами организовать единое общество. Они сами были апологетами общества. Не даром, поэтому, они хотели упразднить деньги...
• Анекдот по теме. – Вмешался Юра. - Вопрос лектору по научному коммунизму - будут ли деньги при коммунизме? Ответ - у кого на момент установления коммунизма были деньги - у того они будут, а у кого не было, - у того не будет...

Юру проигнорировали. Гриша же самозабвенно продолжал: