|
Геннадий Гор «Изваяние».
Боже, как сложно оказалось написать простую фразу: «прошло четыре месяца»! Я пристально следил почти за каждым душевным движением главного героя и окружающих его людей, не отпуская их из внимания ни на один день, а тут вдруг – четыре месяца. Неужели, после написания истории Мартина Гуски и катарсиса в кабинете Хлопонина, с Костей не произошло ничего, достойного упоминания? Или, как любая история когда-то должна закончиться, закончилась и эта книга? Если так, то почему я принялся за третью часть? В принципе, роман можно было завершить вместе со второй частью... Но я почему-то решил следовать законам классической драматургии, где существует завязка, главное событие и завершающее событие. Завязка происходила на даче, где Костя, читая дневник деда и слушая философствование приятелей, впервые остро ощутил себя призванным (а может быть это ему только показалось и все дело в обыкновенном тщеславии?) соединить в себе крест и ризому. Главное событие – то, что случилось с героями на лекции по философии Хайдеггера; за ним последовал основной накал сюжета и осознание сопричастности истории освободительного движения в Чехии, и здесь задача, поставленная в завязке, стала действительно разворачиваться в Костиной жизни, что нашло особенно яркое выражение в написанной им повести о жизни и смерти Мартина Гуски. Собственно, казнь Мартина и момент свободы после выплеска агрессии на Хлопонина могли бы стать завершающим событием. Могли бы, но не стали. Не дотянул Костя до чего-то принципиально значимого. Очень близок был, но... Было такое выражение у советских духовных искателей периода 1960-х – 80-х: «пройти под сатори», что означало – чуть-чуть не дотянуться до глобального Резонанса, до Преображения. Так и Костя – не дотянул чуток. Не соединились в нём крест и ризома, хотя и близко прошли их траектории... И я, дав сюжету разворачиваться как непредсказуемому лабиринту – в духе ризомы, всё же решил, одновременно, соблюсти горизонталь и вертикаль, и предоставить Косте (да и себе – чего греха таить) еще один шанс. Сейчас, когда я пишу эти строки, я не представляю себе, как это может случиться: слишком много душевных сил было потрачено на то, чтобы соединить несовместимое; надежда нынче одна – на Провидение. Однако, хватит растекаться мыслью в лирическом отступлении, перейдем к событиям и переживаниям наших героев. Прошло четыре месяца... Георгий Васильевич Хлопонин, отделавшийся легким сотрясением мозга и небольшими ушибами, мог, в принципе, подать на Костю в суд, но, по доброте душевной, ограничился тем, что просто уволил его по статье «за несоответствие...». — 131 —
|