Причастие

• Христианский мистик - не ведун, он ничего не знает. Он может только ставить вопросы, как любой другой человек, но не знает ответов. Мистик чувствует, но не ответ, не знание и не ведение чего-либо конкретного, например - сколько ангелов есть под землей или на небе; или в какое время полуночи и на каком перекрестке, под какими именно тремя соснами или березами надо принести одному из духов в жертву петуха, черную кошку или барана, чтобы сглазить или уничтожить врага или соседа, или, совсем наоборот - приворожить возлюбленную... Мистик чувствует совсем другое - не узкую частную потребность в чем-то узко конкретном, что есть прикладное желание. Но чувствует он то глобальное, что вместе с тем его личное, конкретное. Но ощущает он то абсолютное, без которого не может существовать его личное, относительное.
• Подожди, Алла, Костя и говорил как раз о соединении ЗНАЮ и НЕ ЗНАЮ... – Впервые за долгое время заговорила Оля.
• Да ладно, Оля, взаимопонимание здесь уже не получится. – Отозвался Костя. Но Алла не услышала или сделала вид, что не услышала. Она продолжала:
• Мистик чувствует общее в частном человеке, то есть, все то, что расщепляет и разъединяет гностик. Одним словом, он чувствует единство мироздания и эмоциональную свою связь с ним. Более того, мистик чувствует свою ответственность за эту цельность. Как Данте чувствовал цельность и единство своего Я и мира перед его Творцом и испугался за нарушение равновесия этого мира по своей вине настолько, что прозрел гармонию мира в величественных образах. Он был мистик. И этот его страх и ответственность есть ничто иное, как старое и когда-то затертое понятие страха божьего. Так вот, этот страх и эта ответственность за нерасторжимое мировое единство и есть та мера, что отделяет непроходимой пропастью веру от суеверия, мистику от магии и верующего человека от гностика, якобы знающего все ответы на все вопросы, знающего - как надо. В этом отличие Данте от Беме, Августина от Парацельса, Владимира Соловьева от мадам Блаватской или Отца Меня от гуру Дугина и так далее...

Снова воцарилось молчание за столом. На этот раз – не напряженное, а безнадежное какое-то.

• Ну что же, мне пора идти. Спасибо за вино. – Алла сохраняла невозмутимость. Такое впечатление, что просто прочитала лекцию перед студентами.

Алла с Ольгой ушли. Гриша налил себе остатки вина из бутылки, закурил:

• Ну что, братцы, надавали нам оплеух, блин!
• Да почему оплеух? Непонимание полное... Такое впечатление, что под гнозисом мы и она понимаем разные вещи... – Отозвался Костя.
• А мне понравилось то, что она говорила, и то, как говорила. У человека есть четко выраженное собственное мнение. Пусть категоричное, но свое. А я вот все время колеблюсь, сомневаюсь... – Витя тоже закурил.
• Думаешь это плохо – сомневаться? – Спросил его Гриша.
• Плохо или хорошо – не знаю. Только я от этого мучаюсь. А эта Алла, по-видимому, подобного рода мучений не знает.
• Вот-вот. Нападая на гностиков, она продемонстрировала своё незыблемое ЗНАЮ. То есть, как раз то, что так ревностно обличала. – Костя взял с письменного стола бумаги, которые до прихода гостей изучал Гриша. – Уровень Знаю в области сознания... Посмотри это, Витя. Если у вас, ребята, не окончательно испортилось настроение и есть еще силы, то я бы кое-что еще рассказал, до чего допер вчера вечером.
• Отлично! – Оживился Гриша. – Всего-то девять часов...