Мне надо помешать им увидеться, иначе они узнают друг друга. А если Лукас не узнает мать, она узнает его и скажет: – Лукас, сынок! Я не хочу слышать это «Лукас, сынок!» Теперь уже не хочу. Так было бы слишком просто. Сегодня, когда Мать спала после обеда, я перевел наручные и настенные часы в доме на час вперед. К счастью, в это время года солнце садится рано, около пяти часов дня уже совсем темно. Я готовлю Матери ужин на час раньше. Морковное пюре, несколько картофелин, тушеное мясо, и на третье – карамельный крем. Я накрываю стол на кухне, иду за Матерью к ней в комнату. Она входит в кухню и говорит: – Я еще не проголодалась. Я говорю: – Ты никогда не голодна, Мама. Нужно есть. Она говорит: – Я поем потом. Я говорю: – Потом все остынет. Она говорит: – Возьмешь и погреешь. Или я вообще есть не буду. Я говорю: – Я приготовил тебе отвар для возбуждения аппетита. В отвар я бросил пакетик того снотворного, которое она обычно принимает. Рядом с чашкой я положил еще одну порцию. Через десять минут Мать засыпает, сидя перед телевизором. Я беру ее на руки, уношу в ее комнату, раздеваю, укладываю в постель. Я возвращаюсь в гостиную. Я убавляю звук телевизора, оставляю меньше света. Я переставляю стрелки на час назад только на будильнике в кухне и на настенных часах гостиной. До прихода брата я еще успеваю поесть. Я съедаю на кухне немного морковного пюре и тушеного мяса. Мать плохо пережевывает пищу, хотя я и заказал ей недавно новую искусственную челюсть. Еще у нее не очень хорошо с пищеварением. Закончив есть, я мою посуду, убираю оставшуюся еду в холодильник, хватит как раз завтра на обед. Я перехожу в салон. Я ставлю на столик возле кресла две рюмки и бутылку водки. Я пью и жду. Ровно в восемь я захожу посмотреть в комнату Матери. Она крепко спит. Начинается детектив, я пытаюсь смотреть его. Около восьми двадцати я отказываюсь от мысли смотреть фильм и встаю у окна кухни. Здесь свет не горит, и невозможно увидеть меня снаружи. Ровно в двадцать тридцать к дому подъезжает большая черная машина, останавливается на тротуаре. Из нее выходит человек, подходит к ограде, звонит. Я возвращаюсь в салон, говорю в переговорное устройство: – Входите. Дверь открыта. Я зажигаю лампу веранды, снова сажусь в свое кресло, входит мой брат. Он худ и бледен, он идет мне навстречу хромая, под мышкой у него папка. На глазах у меня наворачиваются слезы, я встаю, протягиваю ему руку: – Добро пожаловать. Он говорит: – Я не отниму у тебя много времени. Меня ждет машина. — 180 —
|