Тайная жизнь непутевой мамочки

Я узнаю несколько вещей из дома Эммы в Ноттинг-Хилле, включая парочку литографий Патрика Херона[43] и недорогую белую вазу с крупными цветами, приклеенными вокруг горлышка, которую я подарила ей на ее тридцатилетие. Все эти вещи здесь как будто уменьшились. Лифт, поднимаясь с нижнего этажа, впечатляюще открывается прямо в гостиную, но нам с Кэти потребовались совместные усилия, чтобы открыть тяжелые железные решетки, и я удивляюсь, как Эмма справляется тут одна.

Мы необычно молчаливы. Эмма мрачно сражается с ведерком мидий: чистит их, вкладывая в это занятие всю свою злость.

– Сегодня у меня был плохой день, – наконец выдавливает она. – Мне пришлось звонить родителям одного из наших корреспондентов в Ираке и сообщить им, что их сын был убит из засады. Я не хочу говорить об этом. Эти мидии – суки, не хотят чиститься, волосатые твари!

– Может быть, если взять что-то побольше, чем зубная щетка, будет проще? – тихо говорит Кэти.

Неприятности Эммы всегда вселенского масштаба по сравнению с моими и включают обычно важные международные события. Все, что угодно, – от цунами до гражданской войны. Впечатляющие проблемы. То, что моя свекровь без спросу распределила трусы моего мужа по цветовой схеме, не спросив при этом, можно ли ей войти в нашу спальню, вряд ли с этим сравнится.

Я осматриваю кухню, предоставившую приют кофейной машине «Гаджиа», миксеру «Китчен эйд» и двухсекционной посудомоечной машине. Правда, использовалась обычно лишь одна из двух секций. Все это замышлялось с поистине грандиозным размахом, и теперь, поднимаясь на стремянку, чтобы открыть дверцы буфета, находящиеся вне досягаемости простых смертных, заглядывая в огромный холодильник в американском стиле, который пуст, если не считать в нем большого количества бутылок белого вина – пилюньи-монтраше, как гласят этикетки, – и пакетика сухофруктов, Эмма выглядит так, будто находится в Бробдиньяге[44]. Она выглядит даже миниатюрнее, чем всегда, и необычно по-домашнему – в фартуке, с зажатой в кулаке деревянной ложкой, как ребенок, который впервые держит вилку. Я даже не могу вспомнить ни разу, чтобы я ела пищу, приготовленную ею.

– Что мы будем есть? – спрашиваю я.

– Мидии. За ними последуют поджаренные на сковороде в небольшом количестве жира эскалопы, – отвечает она, хмуро поглядывая на поваренную книгу Джейми Оливера и выстраивая новенькие кастрюли «Ле Крузет» на гранитной рабочей поверхности.

Что можно сказать о том, кто никогда не готовит, но выбирает рецепты, на которые отважится не всякий повар-профессионал? Она засовывает все в духовку и захлопывает дверцу, чересчур сильно.