|
Моя свекровь верит в «Джона Левиса», как некоторые люди верят в Бога. Она говорит, что нет ничего стоящего, чего нельзя было бы купить в этих бесстрастных стенах. Когда «Селфриджес» открылся заново, это только укрепило ее веру в непоколебимую стабильность «Джона Левиса». Несмотря на неявные высокомерные попытки модернизировать его мебельный отдел и представить новый ассортимент одежды, ее продолжительная любовь к этому универмагу была преданной и почти постоянной, за исключением кратковременной связи с «Фенвикс» вскоре после того, как мы с Томом познакомились. Войдя в магазин, я прохожу через отдел галантереи. Есть нечто странно успокаивающее в этих бесконечных рядах разноцветной шерсти и ниток. На стойках – гобелены с безвкусными изображениями кошечек и собачек. Мысленно я воображаю себя сидящей вечером возле Тома на диване, вышивающей гобелен и попивающей «Хорликс»; все мысли о Роберте Басе объявлены вне закона – в пользу безальтернативной преданности семье. Шитье и вязание были реабилитированы как сносное времяпровождение для светских матерей; я, возможно, с таким же успехом могу вернуть на место гобелен. Я могла бы раскаяться в своих грехах и совершить несколько коленопреклонений в местной церкви. Я сажусь на стул напротив швейной машины, закрываю глаза и начинаю глубоко дышать: вдох-выдох, вдох-выдох… И чувствую себя совершенно расслабленной. – Люси, Люси, – слышу я рядом чей-то голос. Я открываю глаза. Моя свекровь легонько треплет меня за плечо. – Ты спишь? – Просто медитирую, – отзываюсь я. На ней надето то, что она называет своим лучшим пальто, – штука из шерсти цвета морской волны с золотыми пуговицами и широкими плечами, которая навевает воспоминания о восьмидесятых. На воротнике золотая брошь, длинная тонкая полоска с лентой на каждом конце. Она пахнет мылом и духами «Анаис-Анаис». Мы поднимаемся на эскалаторе. Я стою на ступеньке позади нее. Она держится очень прямо, пятки вместе – носки врозь, как постовой гренадер. В ресторане самообслуживания мы обе выбираем салат из креветок с ломтиками авокадо на черном хлебе. Это естественная эволюция креветочного коктейля, думаю я про себя, когда мы направляемся к столику у окна, из которого открывается вид на «Мраморную арку»[49]. Мы взираем на сквер внизу и чрезвычайно энергично помешиваем свои капуччино. Появление того, что она называет «экзотическим кофе», было одним из немногих изменений, которое она приветствовала. – Ты, вероятно, хотела бы понять, что все это значит, – смело начинает она. Она по-прежнему в пальто, лишь расстегнула верхнюю пуговицу, и поэтому так сильно напоминает мне Тома, что я едва сдерживаю в себе смех. Должно быть, существует ген «расстегнутой пуговицы». — 115 —
|