|
То, что я увидел, было мне неприятно по двум причинам: во-первых, это напомнило мне то, что происходило со мной самим много лет назад, а во-вторых – мне было больно оттого, что это происходило с моим другом теперь. Я вообще, человек чувственный – это и достоинство, и недостаток для художника – и чувства мои ассоциативны. Видимо поэтому я не сразу заметил в этом бардаке девушку. А это, уже, очень плохо характеризует художника… На первый взгляд, она выглядела испуганной моим появлением. На второй взгляд – заставляла задуматься о том, кто она такая, и откуда взялась? И тогда я сделал то, что делаю довольно часто – я сделал ошибку. Я поверил своей первой мысли… Как-то Гриша Керчин сказал мне: – Опасайся срединных откровений политиков, последней страсти старой девы и первого взгляда прозревшего, – а я так и не сделал из его слов выводов. Может, поэтому я и спросил девушку: – Что вы здесь делаете? – хотя для начала, мне стоило поздороваться. Наверное, в моих словах было столько раздражения и недовольства, что она ответила мне просто взглядом. И в ее взгляде было больше красноречия, чем в моих словах. Оттого, на развалинах Васиной пьяной жизни возникло молчание. – …Во всяком случае, не то, о чем вы подумали, – молчание прервала она потому, что я не знал, что сказать. После ее слов мне не то, чтобы стало стыдно, а как-то неловко – дело в том, что я действительно подумал о том, что Вася снял на улице проститутку, но не донес до дома ни себя, ни ее. И теперь, она ожидала его пробуждения и решения финансовых проблем. Больше того, я даже хотел узнать, сколько Василий ей должен, расплатиться и выгнать ее из квартиры – слава Богу, что многое мы просто не успеваем сделать. Если бы мы успевали сделать все, что хотим, глупостей на земле стало бы на много больше… И она об этом догадалась, потому, что сказала: – Даже если бы я была проституткой – это не повод для вас, разговаривать со мной грубо. Можно унижать человека призрением за его профессию, но нельзя унижать себя грубостью к женщине, кем бы она ни была. – Извините, – я вновь почувствовал неловкость. – Не извиняйтесь – вы ведь не сказали того, что подумали. – Я извиняюсь именно за то, что подумал… – Знаете, что самое мерзкое в проституции? – спросила она. – Что? – Проституция… …Потом я не раз думал о том, что могло связать эту девушку с пьющим художником. Может быть, Вася был первым в ее жизни человеком, о котором писали настоящие газеты. И она решила, что он – настоящий. — 45 —
|