Полужизнь

это, чтобы в случае нужды, в критический момент, ему было кого ввергнуть во

тьму. Погубить настоящего португальца вроде него самого значило бы нарушить

действующие здесь кастовые законы и испортить себе репутацию. И, наоборот,

ничего не стоило ввергнуть во тьму человека второго сорта, обитателя нашего

неполноценного мира - кого-нибудь образованного, уважаемого и честолюбивого,

обладающего незаурядными деловыми способностями и по многим причинам

готового выполнить все, что от него потребуют.

Три или четыре месяца Коррейя мучились неизвестностью. Они все время с

тоской вспоминали о тех безмятежных днях, когда у них еще не было никаких

агентств, и все время укоряли себя. Мы искренне жалели их, но общаться с

ними стало очень утомительно. Жасинто походил на инвалида, живущего со

своей болезнью как с врагом и думающего почти только о ней. А потом,

совершенно неожиданно, кризис вдруг миновал. Столичный покровитель Жасинто

нашел какой-то способ опрокинуть своего соперника, который и заварил всю

кашу. Газетчики перестали печатать язвительные заметки, и скандал со

снабжением (который существовал только на бумаге) просто исчез, точно его и

не было.

Но на этом мучения Жасинто не кончились. Он понял, как зыбка власть.

Теперь он знал, что не может рассчитывать на вечную поддержку большого

человека, а если тот перестанет ее оказывать, кто-нибудь наверняка захочет

поднять старые обвинения против него - ведь причин для этого найдется

сколько угодно. И он страдал по-прежнему. В каком-то смысле это было

странно, потому что мы уже много лет слышали от Жасинто пророчества (иногда

очень пылкие) о грядущем бедствии, которое разрушит всю жизнь колонии,

сметет с лица земли весь его мир. Человеку, который сжился с этой мыслью и

любил пугать ею других, не должны были внушать ни малейшей тревоги угрозы,

исходящие от горстки мстительных столичных жителей, в любом случае